Тень стрелы

Он внимательно, подобравшись, будто охотник в засаде на тетерева, огляделся. Тихо. Ни души. Небо ясное, метелью и не пахнет. Кругом скалы. Темная Тола журчит поодаль. Надо искать. Лошадь привязывать он не будет – умная кобыла и так никуда не уйдет. Ну же, давай, Оська, начинай. Взрой тут все, отвали все камни, прислоненные к скалам. Авось отыщешь, казак отважный, утаенный лаз, перекрестясь, проникнешь. Давай-ка, начинай… на ладони поплевав…

Повозившись немного с камнями, наваленными у отвесной скалы, он замучился, вспотел, приустал. Решил перекурить. Нащупал в кармане кисет, вывалил на ладонь горстку табака, набил цигарку. Прислонился спиной к гладкому гранитному срезу скалы.

И чуть не полетел внутрь.

Камень отошел вбок, будто провалился. Осип едва не свалился в черную дыру у себя за плечами. Из дыры пахнуло холодом, сыростью. Осип, раздув ноздри, ощутил странный, пряно-сладкий запах, донесшийся из темной пустоты.

– Ага, – процедил он сквозь зубы, ухмыляясь, отряхивая снег с портов и с тулупчика, – вот он ларчик-то и открылся… Ну, таперича берегись, мертвяки проклятущие… попужаете еще бедных барышень… Катичку мою испужаете еще… я-то вам…

Переведя дух, стоя перед случайно обнажившимся лазом в пещеру, он широко, по-мужицки, перекрестился. «Катичку мою». Он назвал ее своею, сам не помыслив об том, можно ли, нельзя, каково это. Вдруг, внезапно, она вся, во весь рост, встала перед ним в розово-алом свете степного заката – с развеваемыми ветром золотыми волосами, с широко открытыми глазами, темнее ночи. Точь-в-точь та девица на лезвии ножа… Теперь барон, матерь его за ногу, на небесах ножиком любуется… Кровавый кулеш офицеры сварили, солдаты расхлебали… А ты-то, ты-то сам, Оська, в генерала своего – неужли стрельнул бы? А?.. А они все – стреляли…

В командира своего. В генерала своего…

Осип глубоко вздохнул и, наклонившись, сгорбившись, скинув тулупчик, оставшись в одной гимнастерке и широких солдатских портах и сапогах, скользнул в дышащее чернотой отверстие.

Сунул руку в карман. Вытащил спички. Спичек полна была коробка; он вспомнил – в нагрудном кармане была еще одна коробчонка, покойный Федюшка Крюков щедро оделил его спичками, зная, что Осип любит вечерами в степи жечь костры, да где и покурит лишний раз. Ух, благодарствую, Федичка родимый, как теперь кстати спички.

Чиркнув спичкой о громоздкую большую коробку, он высоко поднял огонь и осмотрелся.

Потолок не давил его – Осип стоял под высокими сводами, можно было не пригибаться. Казак раздул ноздри. В воздухе стояло сразу два, и очень сильных, запаха: запах гнили и тления и терпкий, приторный запах меда, и оба запаха – невыносимо сладкие. Осип не различал, когда тленный дух переходит в аромат меда. Спичка догорела, он бросил огарок, быстро зажег другую. Быстро огляделся. Вот то, что ему нужно.

У тайного лаза были свалены в кучу странные пучки тонких веток. Фуфачев схватил одну связку хвороста, поднес спичку к концам ветвей. Против его ожидания – он думал, связки хвороста сырые и не вдруг загорятся, – ветки занялись почти мгновенно, пламя запрыгало, затрещало, в мгновение ока в руке Осипа уже пылал яркий факел. «Сейчас прогорят», – испуганно подумал казак, поднимая пылающий пук розог, но ветки горели на удивленье медленно, огонь обнимал лишь концы метлы. К двум сладко-тошнотворным запахам примешался третий – пряный, кружащий голову, тонко-перечный. «Сандал», – догадался Осип. Он поднял сандаловую связку выше над головой, снова остро, как охотник, осмотрелся – и, освещая себе дорогу, медленно, выбирая, куда ступить ногой, пошел вперед, выгадывая шаг, соразмеряя его с разглядываньем того, что окружало его.

Когда он увидел, у входа в подземный зал, первый скелет, он даже не испугался. Скелет словно бы сторожил вход. Раструб пещеры расширялся, скалистый потолок взмывал ввысь, пространство раздавалось вширь и вглубь. Рвущийся из руки Осипа огонь выхватывал из тьмы выступы камня; сундуки в углах; связки сандаловых ветвей; скелеты. Вон скелет. И еще один. И еще.

По стенам пещеры сидели и стояли скелеты.

Осип сглотнул. Крепче вцепился в пук сандаловых розог. Пламя слегка потрескивало над его головой, рассыпая время от времени мелкие, как мошки, искры. Поднес огонь к ближайшему скелету. Скелет скалился. Кости были затянуты промасленной светлой тканью, туго прилегавшей к высохшему телу мумии. Что-то неуловимо знакомое просверкнуло в высохшем лице. Осип попятился. Закусил губу. Господи сил, да ведь это ж… Алешка Свиньин. Казак, друг его… Пропал, сгинул, исчез из лагеря… А вот ты… Вот, оказывается, где вы все… Вот это кто тут сидит в вечном мраке, спит вечным сном… Боженька родный, милосердный, и как же, и чем же их убили… Только б не пытали перед смертушкой, а…

Скелеты. Скелеты вдоль стен. Когда-то – живые люди.

Шаг. Еще шаг. Еще шаг.

А забавно… Кадык его судорожно дернулся. А любопытно все ж… жива душа, душенька после смерти аль нет?..

По Писанию – жива, жива, конешно, а как же иначе…