Тень сумеречных крыльев

– Я чувствую это в воде, чувствую в земле, ощущаю в воздухе, – не сдержавшись, процитировал Темный. Фазиль хохотнул, в его тон вернулось тепло:

– Ну да, можно и так сказать. Ольгерд, я вынужден отъехать на пару суток по делам… В общем, вы там поглядывайте.

– Именно мы? – уточнил глава воронежского Дневного Дозора, мигом собравшись.

– Именно вы. – В динамике помолчали. – Именно там.

И разговор завершился. Если бы Ольгерд имел право ругаться, он бы сейчас загнул что-нибудь эдакое, в три этажа и четыре коромысла, с подсвистом и переподвыподвертом. Но было нельзя.

За время звонка бескуда вернули в стоячее положение, бумажную лапшу с его ушей развеяли, и вообще вся троица старательно делала вид, будто ведет светскую беседу ни о чем. Конечно, они все слышали.

– Шеф, мы это, – деловито постучал кулаком об кулак Василий, – мы бдим. Упырь клыка не подточит.

Цатогуа энергично закивал, размахивая ушами. Впрочем, бодряческий вид не обманул Темного мага: что-то с бескудом действительно было не так. Следовало вызвать его на серьезный разговор – ну, насколько это было возможно в отношении языкатого сотрудника.

Ведьма и оборотень, почуяв настрой начальства, энергично дезинтегрировались по рабочим местам. Цадик, оставшись один на один с главой Дозора, потыкал себя пальцем в пуговицу на жилетке, а потом, неожиданно вздернув нос, блеснул таким взглядом, что Ольгерд напрягся.

– Хандра? – без обиняков уточнил он. Бескуд поморщился.

– Ну, там как-то оно, и чтобы да, так ведь и нет. Шеф, можно вас на не пару слов?

Перехват инициативы был, с одной стороны, на руку, а с другой – неожидан. Темный кивнул и развернулся в сторону своего кабинета. Спиной он ощущал, как решимость Цатогуа претерпевает пики и спады – и это вкупе со звонком Фазиля беспокоило все сильнее.

В момент пересечения порога мятущаяся величина преодолела очередной экстремум – и увлеченно покатилась под горку. Чувствуя себя по меньшей мере былинным героем, отстаивающим Калинов мост душевного равновесия своего сотрудника перед хтоническими чудищами сомнений и треволнений, Ольгерд едва ли не насильно усадил бескуда в его же любимое кресло, а потом собственноручно заварил кофе. Глаза Цатогуа подозрительно заблестели.

– Шеф, я…

– Не стоит, – пресек дозорный, стараясь, чтобы голос все же прозвучал мягко. – Цадик, я не настаиваю на неотложной исповеди. Но три момента: Обвальщик, звонок Фазиля, твоя хандра. Я не просто хочу, я обязан быть в курсе.

– Вот вам и пресловутая Темная свобода. – Вся скорбь богоизбранного народа горчила в этих словах, как пережаренное кофейное зерно, но Ольгерд на провокацию не поддался. Он устроился напротив, сложил руки на колени ладонями кверху и наклонился вперед: поза максимального внимания и принятия. Отступать бескуду было некуда, но для проформы тот все же мстительно вздохнул:

– Один вызвался, один страдай. Только об одном прошу, шеф: вот это все, що я сейчас расскажу, – очень между нами. А, вы таки да по ходу сами поймете. – И Цадик, отставив чашечку на поднос, тоже подался к собеседнику…

* * *

Иржавка – речка вроде и не сильно глубокая, и ширины невеликой. Казалось бы, подруби сосну на берегу, и вот тебе мост, ежели в ногах уверен. Но сосны не шибко любили глинистые холмы, предпочитая забираться повыше и посуше, ближе к предгорьям Карпат. Из-за сего неудобного природно-географического факта путь каждый раз приходилось выбирать по ситуации.

Если дожди не шли хотя бы неделю, можно было спуститься до брода подле Червоной горы и зайцем перескакать течение по камням. Снимать ботинки Кадиш ленился, да и невместно получалось внуку шойхета босиком по илу шлендрать. Обувку делал сосед-сапожник, и сносу ей, по его же словам, не было вовек. «Аф алэ йидн гезукт!» – приговаривал мастер, вручая готовое изделие уважаемому клиенту. Дедушка соглашался и похлопывал потомка по плечу, что означало: береги обнову.

Либо же, если Карпаты скрывались в тучах и с Зачарованного Края приходила большая вода, то приходилось топать до главного моста, прямо между почтамтом и местной радой. Там было людно, конно, порой овечно – а также имелся риск нарваться на шантрапу, которой Кадишевы ботинки и сумка со снедью, доставляемой деду на перекус, казались как рекомое яблоко рекомой праматери всех женщин. Порой от таких встреч с моста до бойни приходилось лететь во все пятки.

Конечно, на саму бойню его не пускали. Сначала следовало подрасти, пройти бар-мицву, познать Законы, отучиться в йешиве, сдать экзамены. Не очень-то и хотелось. Вернее, хотелось – из любопытства. Но чтобы заниматься всем этим специально, каждый день, изо дня в день, всю остальную жизнь… Как-то оно не завлекало.