Тень сумеречных крыльев

При этом чувствуя себя живым, как никогда».

Тот, давно погибший вампир знал, что такое любовь. И потому вложил в ее бессмертие часть своей души. Несмотря на то что в существовании оной метафизической субстанции испытывали сомнения не только средневековые схоласты, но и вполне современные Иные. А вампир верил. И сделал, что смог. Даже немного больше.

И Обвальщик знал. Его любовь была не созидательна, а разрушительна. Он понимал, что не вернет сестру. Но что-то внутри, какой-то неугасимый огонь – пламя Анора, ставшее горнилом Удуна, – бросилось на уберегавшие как носителя, так и всех прочих стены. И принялось вырываться наружу.

А если прав был Тахина-Кан, если верны были его видения, переданные Вику, – то допустить этого было никак нельзя.

Интересно, кем в такой картине мира прорисовывалась Эльза? Почувствовав, что над переносицей начинает опасно ныть, Ада хлопнула в ладоши, спугнув присевшего на рычаг «дворников» воробья, и решительно вынырнула из авто. «Я подумаю об этом завтра», – не худший из девизов. А сейчас – приборка.

Поднимаясь по лестнице – лифт в доме старого фонда не завели, что было даже хорошо, – магичка старательно приводила себя в домохозяйственный настрой. Она подпрыгивала на ступеньках, похлопывала снятыми перчатками по перилам и даже мурлыкала себе под нос что-то про узника нантского замка и дочку тюремщика. Поленившись искать ключи в сумочке, девушка все-таки выдернула их оттуда простеньким пассом…

И застыла на пороге.

Бывало ли у вас такое, будто вы словно открывали дверь в детство? Например, уехав из маленького поселка в большой город, поступив на учебу, познакомившись, выйдя замуж или женившись, родив и воспитав детей, вы вдруг решали съездить обратно. Повидать еще живую родню. И оказывались на крыльце, которое скрипит, как тогда; на кухне, где пахнет, как тогда; возле печки, которая дымит, как тогда. И мир словно складывался сам в себя.

В кладовке стопка журналов за восьмидесятый год, банка с гвоздями и горка дров – ще́пать для растопки. В комнате покойного деда – рисунки на обоях, оставленные неуверенной детской рукой. Над умывальником сердито висит паук в своем гамаке – ждет легкомысленного комара. Какие-то перемены вроде нового телевизора или пестрого китайского пледа на кровати кажутся ложными и неубедительными: да ну, не может быть, все это ерунда и косметика. Время остановилось, время ждет вас.

Вы вернулись.

Ада не была знакома с этим ощущением. В конце двадцатого века она все еще пыталась наладить контакт между двумя разными Германиями – той, в которой она погружалась в стазис, и той, в которой она из него выходила. Но именно что-то вроде путаной, мо́рочной ностальгии объяло дозорную, когда вместо своей аккуратной, уютной прихожей она оказалась в совершенно чужом и при этом до холодка под ложечкой знакомом доме.

Одна из стен была сложена бутовым камнем – как это делали задолго до ее, Ады, рождения. Вторая – тоже каменная, но покрытая штукатуркой и беленая. Третья была собрана из балок мореного дерева, укрепленных распорками и проложенных светлыми кирпичами. Четвертая, с выходившей куда-то в сторону дверью, укрывалась темными ткаными обоями, аккуратно прибитыми мелкими гвоздиками. По стенам висели разномастные потухшие факела, светильники, бра, крюки, кронштейны и полочки, словно собранные из разных эпох. На полочках, на угловом трюмо, на скамьях и сундуках, ютившихся под стенами, стояли вещи винтажные, антикварные, древние и даже откровенно античные. Ада заморгала.

Такого ей не доводилось видеть даже в музеях – и в том, что над офисом красноярского Дозора, и в Deutsches Historisches Museum[28] в Берлине, куда она заглянула в поисках связности. Больше, конечно, чтобы убить время между занятиями в дозорной школе – но и с робкой надеждой почуять след, оставленный в веках. Найти среди маститых фолиантов, укрытых стеклом и подсвеченных мягким отраженным светом, какой-нибудь из тех, где на полях было бы выведено шаловливой девичьей рукой: «Hier war Adelheide»[29].

Но тогда чуда не случилось. А вот сейчас оно происходило прямо вокруг магички. И притом без малейшего возмущения в Сумраке.

Три раза подряд глубоко вдохнув и выдохнув, Ада снова осмотрелась. Да, это определенно была не ее скромная квартирка. Портального перехода Иная не ощутила, взгляд на первый слой ничего необычного не выдал. Решив, что отступление в данном случае есть не бегство, а вполне себе тактический прием, девушка развернулась и решительно потянула на себя ручку двери.

На долю секунды у нее закружилась голова. Это, может, прошло бы и незамеченным, если бы дозорная не включила «боевой режим» – так она, ознакомившись с современной приключенческой литературой, называла состояние повышенной концентрации и собранности. Дверь, подавшись с незнакомым усилием, скрипнула. Отворилась.

Ада оказалась в той же комнате.