Тень свободы (ЛП)

Капитан Питер Клавелл нахмурился, в третий раз за последние пятнадцать минут бросая мрачный взгляд  на свой хроно. Его сменщик опаздывал – снова – и капитан вспомнил доходившие до него нерадостные слухи. Легко было генералу Ярдли объявить общее наступление на взбунтовавшихся смутьянов и недовольных, но не ей приходилось торчать здесь, в команде контрольно-пропускного пункта, смена которого опаздывала... в очередной раз. И не она была той, кто задавался вопросом – может быть на этот раз его смена опаздывает по по-настоящему веской причине. Или вопросом – может быть именно сейчас некие сучьи террористы решают нанести ему визит и задержать его на всю ночь, вместо того чтобы позволить ему благополучно вернуться в свою квартиру, свалив обязанности по защите упомянутого КПП на какого-нибудь другого несчастного ублюдка. Видит Бог, именно это стало участью многих Гвардейцев в последние две-три недели!

Он нахмурился при этой мысли и напомнил себе, что было бы очень плохой идеей сказать что-нибудь подобное вслух там, где это может дойти до Отдела Внутренних Расследований. «Пораженчество» стало считаться тяжким преступлением, караемым смертной казнью, и Клавелл знал по крайней мере одного офицера, отправленного в штрафной батальон за «враждебную агитацию», когда тот поставил под сомнение оценку разведкой уровня поддержки широкой общественностью захвативших «Белую Шлюху» террористов. На таком фоне высказывать мнение, что генерала Ярдли не слишком заботит сколько именно Гвардейцев она готова принести в жертву, чтобы приготовить свой специфический омлет, значило поставить жирный крест на собственной карьере.

А учитывая сегодняшнее отношение граждан Мёбиуса к состоящим в рядах Президентской Гвардии, на карьеру в гражданском секторе некий капитан Клавелл скорее всего мог не рассчитывать. В конце концов, подавляющее большинство рабочих мест требовало от занимающих их как минимум хотя бы способности дышать. Не то чтобы он в этой ситуации не был бы рад возможности сменить род занятий, если был бы в состоянии сделать это.

Клавелл тяжело вздохнул, откинулся в командирском кресле своего «Скорпиона», зевнул и, с наслаждением потянувшись, скрестил лодыжки и сцепил руки за шлемом.

«Ничего не имею против разбивания голов, если так сказал Президент», – подумал он. В конце концов, это была его работа, а Свейн Ломброзо понимал, что мужчины и женщины доказавшие лояльность заслуживают вознаграждения. Льготы, которые получил Клавелл выбрав эту карьеру, были довольно удивительны, когда он был свободен, а работа никогда не была особенно трудной. Время от времени проломить пару подвернувшихся голов, отправить несколько членов профсоюза или протестующих в больницу, патрулирование зоны охраны в одном из концентрационных лагерей, выполнить свои квоты на арест оппозиционеров... всё достаточно просто и рутинно. Если настоящих протестующих или иных недовольных не хватало для хорошей итоговой отчётности, то вокруг всегда нетрудно было найти кого-то, кого можно было подставить, благо суды не тратили время, выслушивая уверения в невиновности.

 Бывали редкие – очень редкие – моменты, когда кадет Клавелл или даже лейтенант Клавелл ставил под сомнение систему и своё участие в ней. Но капитан Клавелл, старше и мудрее чем те юные максималисты, был уверен – кто-то должен поддерживать порядок и дисциплину в обществе, а если кто-то сомневался относительно вознаграждения с особыми привилегиями за свои усилия, лучшего жалования и уважения, которые власть представляла как должным образом заслуженные, это было не более, чем он заслужил за все принесённые им жертвы. И он никогда не беспокоился по поводу дурно пахнущих заявлениях разведки о сотнях непрерывно плетущихся заговоров против Президента. Сам он никогда не видел никаких признаков этого, во всяком случае не на организованной основе. Люди, которые могли бы устроить реальные проблемы, прекрасно знали, что скрестить шпаги со Стражей значит подставить свои головы для расшибания.

Но всё это было до Майских Беспорядков.