Так или иначе, а экспериментировать со связыванием и обволакиванием чужеродных частиц в собственном пищеводе мне все-таки пришлось. Правда, поначалу это был не яд, а вполне безобидное вещество -- чтобы я зря не психовала, как пояснила Бьярта. Но когда она действительно накапала мне в ложку настоящей уртасы, я все равно перенервничала и долго не могла погрузиться в транс, а потому чуть было не опоздала со своим вмешательством. Зато после этого испытала настоящий восторг: я могу!
Потом были другие яды. И другие упражнения. И магические атаки, которые надо было почувствовать, определить силу и направление, чтобы успеть уйти из зоны воздействия или защититься -- разумеется, с помощью амулетов, сама я ничего не могла противопоставить магии.
С наступлением тепла к традиционным занятиям прибавились выезды на природу. Обычно мы отправлялись в карете, высаживались у кромки леса и углублялись в чащу, а кучер поворачивал обратно. Бьярта начала учить меня разбираться в целебных травах. До сих пор я видела их только в засушенном виде в лаборатории чародейки, теперь же пыталась опознавать растения живьем.
В лесу мы проводили обычно сутки -- некоторые травы нужно было собирать при свете луны или на рассвете, чтобы они в полной мере сохранили свои свойства. Спать не ложились, только время от времени присаживались отдохнуть и перекусить.
Мастер Оли в такие дни чаще всего оставался в имении, но иногда отправлялся в лес вместе с нами. Обычно он почти сразу незаметно покидал нас, и во время сбора трав я его не видела, но к коротким привалам он неизменно возникал из небытия и заявлял о своем присутствии каким-нибудь неожиданным и обязательно неприятным способом, так что мне постоянно приходилось пребывать в боевой готовности -- я никогда не знала, с какой стороны в меня полетит очередная колючая шишка или палка и в какой момент я должна буду вскочить, давясь недоеденным куском, и принять бой.
Мастер был мною недоволен: бойцу расслабляться не полагалось. Даже в собственной спальне, а уж в походе-то -- и подавно. Бойцу полагалось слышать и чувствовать окружающее пространство, отслеживать любое изменение, чтобы вовремя обнаружить приближение чужака.
Бьярта посмеивалась:
-- Все придет. Вот научишься разделять сознание -- сможешь и отдыхать, и окружающий мир из виду не выпускать.
Мне это казалось нереальным. Хотя, если задуматься, я уже умела много того, что прежде сочла бы невозможным. Стоит ли удивляться? И этому научусь.
В конце концов я приноровилась отдыхать и питаться, погружаясь в некое подобие полутранса, который не мешал совершать обыденные действия и при этом позволял отделиться, отгородиться от них и настроиться на восприятие мира. После этого появление поблизости мастера больше не оказывалось для меня неожиданностью -- почти неуловимый шелест листвы, хруст сучка, колебания воздуха предупреждали меня о его приближении.
Но уставала я от этих походов ужасно. Лес, как бы хорошо я его ни изучила, не казался мне дружелюбным. Я привыкла существовать на четко ограниченной территории -- сначала в воспитательном доме, потом у Бьярты -- и бескрайнее пространство, жившее по каким-то своим законам, меня настораживало, пугало. Как пугали и звери, которые, правда, не показывались нам на глаза, но, несомненно, водились в лесу, оставляя следы у ручья, попискивая, порыкивая, шурша и даже воя в ночи. Бьярта сначала рассмеялась, когда я призналась ей в своих страхах, а потом посерьезнела:
-- Это правильно, девочка. Бояться надо. Человек должен всегда помнить, что есть что-то, выходящее за рамки его знаний и возможностей. Даже если этот человек -- могущественный маг. Иначе можно утратить ориентиры, забыться, поверить в собственную исключительность и неуязвимость.
Чародейка умолкла, глядя на меня внимательными глазами, словно пытаясь увидеть что-то внутри, еще не явленное миру. Мне стало не по себе от этого взгляда, да еще после таких слов... вроде и понятных, но вот к чему они сказаны были -- неясно. То ли о себе говорила Бьярта, то ли еще о ком-то.
Наши вылазки на природу продолжались до самых заморозков. Я многому научилась, но лес так и остался для меня чужим. Ну что ж, зато до следующей весны мне не грозили ни лесные звери, ни колючие кустарники, цепляющиеся за одежду, ни неуютные ночевки под открытым небом.
Впрочем, колючего в моей жизни оставалось предостаточно: взгляды наставницы, когда она бывала мной недовольна, разнообразные предметы в руках мастера Оли, встречи с которыми следовало избегать, мои собственные мысли, когда я позволяла им выйти из-под контроля. Хотя нет, мысли, пожалуй, колючими не были. Острыми -- да. Болезненно острыми. Но и в них можно было запутаться, как в лесных кустах, попасть в плен, выбраться из которого куда сложнее, чем из объятий растения. К счастью, много думать мне не позволяли, не оставляли такой возможности.
А вот возможность в следующем сезоне оставить лесных зверей с носом казалась мне невероятно привлекательной. Это тоже было школой Тени.