«Пятый день на пароходе… Чем дальше на юг, чем скуднее земля и чем более грозной становится разрушительная природа пустыни, тем лучше мои спутники понимают, на какой риск пошли. Если сэр Джеффри еще находится в состоянии радостного ожидания и впитывает новые впечатления, то Хейдн и Фокс напряжены, особенно после каирских событий. Дю Гар же совсем замкнулся, не подпускает к себе, он словно о чем-то догадывается, носит в себе мрачную тайну и не желает делиться ею ни с кем.
Камаль, которого я сначала подозревала в предательстве, все больше раскрывается как общительный человек. За его простотой угадывается благородство и образованность. Как мне стало известно, он ходил в английскую школу, где выучил наш язык и познакомился с нашими обычаями, так что тем для разговоров нам хватает, и, к крайней досаде капитана Хейдна, все еще не доверяющего ему, мы нередко беседуем.
К вечеру мы достигли Эль-Миньи, где останемся до утра, чтобы пополнить запасы питьевой воды. До Гермополя уже недалеко, чему я очень рада, так как жара невыносима, даже в эту особенную ночь, когда у нас дома обычно бывает холодно и так хочется оказаться рядом с теплым камином…»
Голь на выдумки хитра. Подтверждая это старое правило, члены экспедиции за отсутствием хвойных деревьев так связали пальмовые листья, что их вполне можно было принять пусть и за несколько необычную, но все же вполне узнаваемую рождественскую елку. Своеобразное сооружение украсили пестрые гирлянды, добытые совершенно неисповедимыми путями в мутных водах Нила. От свечей, однако, пришлось отказаться. Из-за духоты и жары воск плавился, еще прежде чем до нею добиралось пламя. Нехитрую «елку» установили на палубе, где вокруг нее собрались пассажиры первого класса. Корабельный скрипач, ежедневно игравший за ужином, в этот вечер затянул рождественские мелодии, и, пожалуй, на пароходе не было ни одного пассажира, кто бы под знакомые звуки «God rest ye merry, Gentlemen. Да пошлет вам радость Бог», хотя бы на миг не захотел перенестись в туманную холодную Англию.
— Неплохо, — похвалил сэр Джеффри, пригубив бокал.
Традиционный яичный пунш в этих широтах был неуместен, и вместо него подали сдобренное пряностями красное вино.
— Согласен, — кивнул Мильтон Фокс. — А вы знали, что эту песню написал Чарльз Диккенс?
— В самом деле?
— Простите, уважаемый инспектор, это не совсем верно, — заметила Сара, также принимавшая участие в рождественском ужине. — Диккенс не писал этой песни, он просто упомянул ее в своих произведениях, благодаря чему она и стала известна.
— «Рождественская песнь в прозе», — задумчиво отозвался сэр Джеффри. — Я помню. Прекрасный рассказ, не правда ли? Хотя, на мой взгляд, и слишком поучительный. А знаете, о чем я часто думал?
— О чем? — спросила Сара.
— О том, что рождественские призраки поведали бы мне, если бы я с ними встретился? Был бы я доволен тем, чего достиг? Или со мной произошло бы то же самое, что и с несчастным скупердяем Скруджем? И что приготовили бы для меня призраки на следующее Рождество?
— Радуйтесь, monsieur, — отозвался Дю Гар, говоривший мало и почти не отрывавший мрачного взгляда от своего бокала, — что призрак не появился и не ознакомил вас с будущим.
— Вы так считаете? Интересный подход.
— Куда как интересный, — усмехнулся Мильтон Фокс. — Тем интереснее, что наш французский друг судит по собственному опыту…
Инспектор и капитан Хейдн презрительно усмехнулись. Сара с виноватой улыбкой посмотрела на Дю Гара, но насмешки, видимо, его ничуть не смутили. Он только покачал головой и махнул рукой.