«Мне было всего лишь пять, но я помню, как Алекс с братом сидели на нашем крыльце и разговаривали с тобой, Кэтрин, – вспоминала Оливия. – Уже тогда я считала, что Алекс похож на молодого бога. Он учился в медицинском колледже в Нью-Йорке. Я помню, как мама называла тебя ненормальной, потому что ты мечтала о монастыре, а ведь ясно было, что он тебя обожает. Еще задолго до того, как это случилось, она говорила: “Кэтрин, ты совершаешь ошибку. Ты нужна Алексу. Он хочет на тебе жениться. И за тысячу лет ты не встретила бы другого такого. Семнадцать – не такой уж юный возраст для замужества. И почему бы тебе не признаться? Ты в него влюблена. Вижу это по твоим глазам. Когда ты смотришь на него, все становится понятным”. А ты ответила: “Семнадцать – не столь юный возраст, чтобы понять, что мне предназначен другой путь. И иного мне не суждено. Вот и все”».
Оливия почувствовала, как к глазам подступают непрошеные слезы. «Через полгода после ухода Кэтрин в монастырь мама повторно вышла замуж, и мы переехали в город. Но когда умерла старая миссис Гэннон, я пошла с мамой на похороны и вновь увидела Алекса. Подумать только, вот уже больше сорока лет прошло с тех пор».
Оливия сомкнула губы, чтобы не дрожали, и сжала руки.
– Ну, Кэтрин, – прошептала она, – как ты могла от него отказаться? И что мне теперь делать? У меня есть письмо, которое Алекс попросил мою маму передать тебе, письмо, в котором он умоляет тебя простить его. Надо ли мне уничтожить его, а также свидетельство о рождении твоего сына? Или отдать все твоей внучке? Чего ты от меня ждешь?
От легкого шуршания листьев, падающих с деревьев, что росли там и сям на кладбище, Оливия вздрогнула. Взглянув на часы, она увидела, что уже почти четыре. Пора было ехать домой. «Чего я ожидала? Очередного чуда? Чтобы Кэтрин материализовалась и дала мне совет?»
Она медленно поднялась со скамьи и, бросив прощальный взгляд на могилу Кэтрин, пошла на негнущихся ногах через кладбище к машине. Она догадалась, что Тони Гарсия, видимо, ожидал ее появления, потому что стоял у машины, дверь которой была открыта.
Она села на заднее сиденье, обрадовавшись, что в машине тепло, но так ничего и не придумав. На обратном пути движение было еще более плотным, и она восхитилась тем, как умело Гарсия ведет машину. Когда они приблизились к съезду с автострады, она похвалила его и спросила:
– Тони, вы работаете в транспортном агентстве полный день? Если да, мне хотелось бы договориться с вами о других поездках.
«Я бы сказала, о любых поездках на несколько недель вперед», – с грустью подумала она, осознав, что на миг забыла, как мало времени у нее остается.
– Нет, мэм. Я служу официантом в ресторане «Уолдорф». В зависимости от моей занятости там я сообщаю в агентство, когда свободен.
– Вы честолюбивы, – сказала Оливия, вспоминая, что, когда много лет назад начинала службу у Олтмана, всегда старалась работать сверхурочно.
Гарсия посмотрел в зеркало заднего вида, и она заметила, что он улыбается.
– Не совсем, мэм. У меня много счетов за лечение. Два года назад моему маленькому сыну поставили диагноз лейкемия. Можете себе представить, каково было нам с женой, когда мы об этом узнали. Наша врач сказала нам, что шансы у него пятьдесят на пятьдесят, и это в лучшем случае. А два дня назад нам сообщили окончательные результаты. У него нет рака.
Гарсия полез в карман пиджака, вынул фотографию и показал ее Оливии.
– Это Карлос с лечащим врачом, – объяснил он.
Оливия всматривалась в снимок, не веря своим глазам.
– Это доктор Моника Фаррел, – сказала она.
– Вы ее знаете? – обрадовался Гарсия.
– Нет. – И, не сдержавшись, она добавила: – Я знала ее бабушку.
Когда они были примерно за квартал от гаража, Оливия потянулась за сумкой и попросила:
– Тони, остановитесь, пожалуйста, на минуту. И положите эту сумку в багажник. Там, в глубине, есть плед. Засуньте сумку под плед, пожалуйста.
– Конечно.
Не показывая своего удивления по поводу этой просьбы, Гарсия выполнил все указания, а затем отвез Оливию домой.
9
Грег Гэннон принес в свой личный кабинет, находящийся в центре «Тайм-Уорнер» на Коламбуссеркл, последнее доказательство собственной щедрости.
– Куда же мы это поставим, Эстер? – спросил он свою давнишнюю ассистентку, останавливаясь перед ее столом и вынимая что-то из коробки.
Подношение представляло собой стеклянную призму от Тиффани высотой около десяти дюймов, с гравировкой.
– Напоминает кубик льда, – заметил он со смехом. – Приберечь ее на случай, когда захочется мартини?
Эстер Чемберс вежливо улыбнулась.
– Можно положить в коробку вместе с остальными наградами, мистер Гэннон.
– Эс, вы представляете себе, что будет, когда я сыграю в ящик? Кому это все понадобится?