Тень Вальгары

– Остался один, хотя в пылу схватки он потерял свой шлем, а кровь струилась из пробитых доспехов. Рыцарь бросился ко мне, размахивая огромным двуручным мечом, и, клянусь бородой Пророка, смерть была столь близко, что я уже ощутил обжигающее дыхание Азраила на своих губах! Его меч сверкнул в воздухе, подобно молнии, и я почувствовал страшный удар по шлему, а затем по плечу. Клинок пробил кольчугу, и из раны полилась кровь. Эта рану я чувствую до сих пор, особенно она саднит в сезон дожди. Янычары окружили его и перерезали сухожилия его лошади, и она вместе с рыцарем исчезла под грудой тел. Оставшиеся солаки унесли меня с поля боя, и я больше не видел того рыцаря. А вот сегодня я встретил его вновь.

Ибрагим недоверчиво посмотрел на своего повелителя, но не решился возражать.

– Нет-нет, я не ошибаюсь! Я хорошо помню эти голубые глаза. Рыцарь, который ранил меня при Мохаче, и есть тот австриец, Готтфрид фон Кальмбах.

– Но, Защитник истинной веры, – не выдержал Ибрагим, – головы этих поганых рыцарей были выставлены на всеобщее обозрение перед дворцом...

– Я тогда сосчитал их, но не захотел, чтобы на тебя пало обвинение, – покачал головой Сулейман. – Там была всего лишь тридцать одна голова, и большинство настолько изуродовано, что я не смог бы их узнать. Я понял – один из неверных ускользнул, и именно он нанес мне эту рану. Я люблю храбрых воинов, но наша кровь слишком драгоценна, чтобы какой-то неверный мог безнаказанно проливать ее на землю, а там ее лакали бы собаки!

Ибрагим отвесил глубокий поклон и молча удалился. Пройдя по широким коридорам, он вошел в выложенную голубыми плитками комнату, сквозь окна которой открывался вид на внешние галереи, затененные кипарисами и охлаждаемые серебряными струями воды из позолоченных фонтанов. Именно туда на зов Главного визиря и явился некто Ярук Хан, крымский татарин с раскосыми глазами, спокойный человек в доспехах из лакированной кожи и полированной бронзы.

– Ну что, старый пес, – молвил визирь, – заметил ли твой затуманенный кумысом взгляд высокого германского господина в свите эмира Габордански, того, чьи волосы такие же рыжие, что и грива льва?

– Да, нойон, это тот, кого зовут Гомбак.

– Именно так. А теперь возьми отряд таких же псов, как и ты, и отправляйся в погоню за германцами. Если привезешь этого человека обратно, тебя ожидает награда. Лица из посольской миссии неприкосновенны, но тут особая причина. И неофициальная, – с циничной усмешкой добавил визирь.

– Услышать – значит подчиниться! – с поклоном, таким же глубоким, как если бы он предназначался самому султану, Ярук Хан покинул комнату второго человка в Империи.

Посланец возвратился несколько дней спустя, запыленный, обессилевший с дороги, но без добычи. Глазами, полными жестокой угрозы, смотрел на него Ибрагим, и татарин рухнул ниц перед шелковыми подушками, на которых восседал Главный визирь, в своей голубой комнате, с арочными окнами, выходившими на внешние галереи.

– Великий хан, не дай гневу уничтожить твоего верного раба. В том не моя вина, клянусь бородой Пророка!

– Подними голову, паршивый пес, и пролай мне все от начала до конца, – с холодным спокойствием предложил Ибрагим.

– Дело было так, мой господин, – начал Ярук Хан. – Скакал я быстрее ветра, и хотя неверные выехали намного раньше меня и мчались всю ночь без остановок, я нагнал их уже на следующий день. Но, увы, Гомбака не было среди них, и когда я спросил о нем, паладин Габордански разразился такими страшными проклятиями и гак яростно бушевал, что это было подобно грохоту пушек. Тогда я стал говорить с разными людьми из его свиты и узнал, что произошло. Но я прошу моего господина помнить, что я всего лишь повторяю слова неверных, которые являются людьми без чести и лгут, как...

– Как татары, – подсказал Ибрагим.

Ярук Хан принял комплимент с подобострастной собачьей улыбкой и продолжал: