Тень Великого Древа (СИ)

Тогда Пауль повернулся к пленным. Их была без малого сотня. Многие ранены, оглушены, избиты, некоторые почти без сознания. Но были и здоровые, своею волей сдавшиеся в плен.

- Хотите жить? – спросил Гной-ганта.

Один из кайров поднял залитое кровью лицо, пожевал слюну и харкнул под ноги Паулю.

Мушки Вечности были наготове, одно движение – и кайр отправится в идову тьму, следом за Мораном и Беккой. Но Пауль только повторил:

- Я спрашиваю: хотите жить?!

Другой кайр плюнул ему в ноги и выкрикнул:

- Слава Агате!

За ним отдалось эхо:

- Слава Агате!.. Слава… слава!..

Кричали все до единого. Серые от кровопотери, поломанные, изрубленные, теряющие сознание. Кричали во весь дух, в полную силу легких. Кто мог, поднимался с колен.

- Слава Ориджину!

Все знали, что это – последние слова, других не будет. На лицах, измученных болью, проступала… радость.

- Слава Первой Зиме! Слава Агате!

В глазах у Аланис поплыло от слез.

Зато Пауль и Муха смотрели внимательно, зорко.

- Вон тот, - сказал Пауль.

- И тот, в заднем ряду, - добавил Муха. - И еще крайний справа.

Трех северян отделили от группы. Они выделялись отсутствием света в глазах. Они все еще боялись умереть.

- Этих допросить, узнать все, - велел Гной-ганта. – Остальные… бегите!

Никто не тронулся с места.

- Там Холливел, - сказал Пауль. – Кто добежит до реки – останется жив.

- Слава Агате! - ответили пленные.

- Чара, - сказал Пауль.

Лучница вышла вперед.

- Северяне, проклятые волки. Вы топтали мою родину веками, захватывали, грабили. Я бы всех вас убила сама. Но моим ученикам нужна тренировка.

Ханиды из ее отряда охотно подняли Персты.

- Я дам двадцать вдохов форы, потом прикажу открыть огонь. Бегите к реке. Кто добежит живым, в того не стреляем.

Аланис не выдержала:

- Да отпустите же их, тьма сожри!

Чара сказала:

- Раз.

Потом сказала:

- Два.

Потом:

- Три…

Никто не шевелился. Лишь те, кто стоял, протянули руки друзьям, помогли подняться.

- Семь, - сказала Чара, - восемь.

Один из них смотрел на Аланис, это было хуже всего. Так, будто она виновата… Будто она и вправду… Будто… Тьма!

- Десять, - сказала Чара.

Потом сказала:

- Одиннадцать.

Ханиды переглядывались, распределяя цели. А тот кайр все смотрел на Аланис, и она чувствовала змей в своем лоне и яд, и тлен, и все… Поглядела бы в зеркало, но нет его, есть только глаза кайра. В них ясно, смертельно ясно виделось отражение. Кем она стала теперь…

- Шестнадцать, - сказала Чара, и северянин выкрикнул:

- Слава Агате!

- Семнадцать.

- Слава Первой Зиме! – подхватили все.

- Восемнадцать.

- Слава Ориджину! – как на параде, хором.

- Девятнадцать…

- Слава Агате! – закричала Аланис Альмера, давясь слезами. – Слава Агате! Слава…

- Двадцать, - сказала Чара. – Огонь.

* * *

Большой темный рубин красуется на перстне. Аланис нашла его в шкатулке с драгоценностями в своем шатре. Он напоминал другой, подаренный отцом. Тот перстень был на ее пальце, когда бежала из Эвергарда. Потом отдала его случайному путнику в оплату за лошадей… И вот на ее руке новый, похожий на тот.

Пока Пауль говорит, она разглядывает свою ладонь. Длинные тонкие пальцы, бархатистая кожа, блестящие перламутром ноготки. Массивный рубин подчеркивает изящество ладони. Она думает: вот почему я всегда любила крупные камни. Она старается вспомнить: что еще я любила всегда? Какою была? Из чего состояла? Какими нитками можно сшить себя воедино?..

Пауль говорит, и все, кроме Аланис, слушают его, затаив дыхание. Он говорит кратко, добавляя веса словам:

- Вы победили. Разгромили Лиллидея - одного из лучших волков Севера. Это победа, которой можно гордиться. Вы – достойные сыны Степи!

Они что-то орут в ответ, Аланис думает: я любила свой замок. Эвергард такой большой и разный. Я брала у него все, что нужно. В донжоне – отцовский кабинет и приемный зал, там становилась взрослой, важной, умной. «Юная леди», - говорили мне, и я могла поправить: «Просто леди, милорд». В стенах донжона – тайные ходы со слуховыми окнами. В них я получала власть. Пряталась, исчезала из виду, но сама-то слышала всех! Могла вмешаться в их жизни, они в мою – нет. Во дворе я красовалась, конечно. Во всех трех дворах, особенно в нижнем, куда пускают чужаков. Всегда выбирала, как нарядиться туда. Я в верхнем дворе – папина дочь, но в нижнем – ее светлость инфанта Альмера…

Пауль говорит о погибших ханида вир канна. Обещает лично устроить их души в Орду Странников. Все шалеют от восторга, будто верят этой чуши. Пауль называет имена шаванов, которые унаследуют Персты и станут новыми ханидами…