Менсон нахмурился, подергал бородку.
- Мы с Карррен… - прорычал он. Странное дело: со дня крушения поезда Менсон не коверкал слова. Ульянина Пыль избавила его от этой хвори, но сейчас почему-то вернулось. - Я люблю жену, владыка. Помнишь, при Мелоранже ты спросил: «Чего хочешь, Менсон?» Я сильно растерррялся, не смог выбрать желание. Но тогда я не знал, что Карен жива. Теперь бы не путался в ответе: хочу быть с нею до конца дней.
- Это мне ясно. Спросил о другом: кто у вас хозяин?
- Ну уж… - Менсон для оттяжки повертел и бросил кости. Выпал дубль на четверках. – Мы-то сколько лет пробыли в разлуке… Отстроились, отвыкли, теперь надо вновь притираться. Да, бывает, искры летят. В целом-то я главный, но иногда и Карен упрется рогом или встанет на дыбы. А разве это плохо, что у дамы есть характер? Покорную овцу я б не смог любить.
Адриан метнул и перебил бросок шута.
- Друг мой, не хочется ранить тебя напоминанием, но ты – мятежник и цареубийца. Готовился свергнуть моего отца, а родня Карен во всем помогала.
Шут выкрикнул:
- Жена – невиновна! Я поклялся тебе!
- Видишь ли, какой нюанс. Безгрешный человек на месте Карен опасней виноватого. Преступник, коего наказали по заслугам, а после выпустили на волю, чувствует стыд и радость свободы. Он может быть преданным своему спасителю. Но тот, кто был наказан невинно, жаждет мести. Душа, отравленная обидой, делает его крайне опасным существом.
- Карен не на тебя злится, владыка. Не ты же ее наказал!
- Можешь ли поклясться головой, что Карен ничего против меня не замышляет?
Менсон стукнул себя пальцем по шее:
- Лежать мне на плахе, если не прав.
Владыка прищурился:
- Поклянись не своей головой, а ее.
- Это в каком же смысле?
- Хочу ясного понимания, мой друг. Если Карен провинится, я не стану спрашивать с тебя. Спрошу с нее. По всей строгости.
- Владыка… - Менсон стиснул свою бороду в кулак, дернул аж до боли. – Владыка, не будь таким! Мы тебе - никакого вррреда!..
- Вот и прекрасно, - улыбнулся Адриан. – Пускай так останется впредь. Коль ты хозяин в семье, проследи за супругой.
Он выдвинул ставку в середину стола.
- Мои вопросы исчерпались. Имеешь ли свои?
Менсон прошелся по балкону, бурча под нос. Злился на жену: из-за дурных ее выходок страдает дружба с Адрианом, приходится оправдываться на пустом месте. Однако часть гнева – малая, но заметная – адресовалась владыке. Именно это чувство Менсон стремился унять.
Люди на площади разразились смехом – видно, актерам удалось-таки пошутить. Один из труппы взлетел над сценой и задергался вниз головой, грозя кулаками толпе. Разлетались, - подумал шут. Кому не лень, все порхают, что твои мухи! Мими на корабле, шиммерийцы на шаре, а этот на чем?.. Похоже, на механизме камнемета. Видать, еще от Северной Вспышки остался.
- Колпак спросит корррону: справедлив ли ты с северянами, владыка?
Огонь сверкнул в глазах Адриана.
- С мятежниками, бунтарями и предателями? Отнюдь не справедлив. Сейчас я непозволительно мягок. Справедливость наступит в день, когда Ориджины и их генералы разживутся пеньковыми ожерельями.
- Владыка, позволь прррямоту. Кукловод творил от твоего имени мерзкие дела. А ты попускал из расчета на выгоду.
- Какое значение это имеет? Ориджины – мои вассалы, обязаны быть верными при любых условиях. Как бы я ни поступил, их дело – подчиниться.
Менсон шмыгнул ноздрями:
- Прости, владыка, но тут все дело в дерьме. Кукловод – это куча, ты вступил и испачкал сапоги. А Ориджины унюхали.
- Раз обоняние подводит, придется отрезать им носы.
- Не лучше ли извиниться и вымыть паркет?..
Адриан смерил шута пристальным взглядом:
- Больно ты дерзок, мой друг. Проверим твою удачу.
Он грохнул стаканом по столу, выпало пять-шесть. Менсон выкинул пять-четыре.
- Как видим, тебе не везет. Потому тщательней следи за речью… Имеешь еще вопросы?
Менсону вспомнилось: в точно такой же ситуации он велел жене держать язык за зубами. Но Карен тогда не смолчала. Не смолчал и он теперь.
- Минерва помиловала графиню Нортвуд. Ты повесил.
- С каких пор ты волнуешься о ней?
- Я о себе забочусь, владыка. Мне-то казалось, слово императора нерушимо. Даже новый правитель не может казнить того, кого пощадил прежний. Братец Телуриан помиловал меня: заменил плаху эхиотой. Как я понял, ты видишь за собою право взять меня и вздернуть?
- Ты сравнил змею с конем. Змея – ядовитая гадина. Хоть наказывай ее, хоть милуй – она будет опасна, пока жива. Хороша лишь та змея, что рассталась с головою.
- А коня можно впрячь и пахать, он все стерпит…
- Не по нраву мне твои намеки, колпак.
- Да какие уж намеки. Пр-ррямей некуда.
Менсон бросил кости в стакан и принялся трясти. Стук звучал все быстрей и бойчее, будто кости пустились в пляс. Стакан прыгал, вертелся меж ладонями. В последний раз крутанув над головой, Менсон грянул его на стол. И спросил:
- Владыка, ты знал, что Карен жива?
Вопрос не допускал разночтений. Ответ прост, как удар топора: либо «да» - либо «нет».
Но Адриан отчего-то замешкался. По странной паузе произнес:
- Я не знал.
- А если бы знал, то вернул бы ее мне?
- Конечно, друг мой.