Он двинулся на звук – фонарь в одной руке, меч в другой. Огонек раздвигал темноту. Ящики, бочки, мешки, груда золы… Блеснуло. Стальные линии – решетка, две влажных точки – глаза.
- Сестричка моя…
- Эрвин!..
Она проявилась из тьмы, точно призрак. Худая, белая, грязная, заросшая. Но глаза… Вся сила жизни, все чувство – в двух омутах глаз.
- Ты жива, - выдохнул Эрвин и бросился в ее объятья.
Она прижала его сквозь решетку, стала судорожно гладить волосы, шею, лицо.
- Ты пришел… Мой Эрвин… Ты здесь…
- Ты жива, сестрица, - шептал он.
Речь не о дыхании или биении сердца. Он говорил о глазах. Душа Ионы выжила – Эрвин видел это сквозь зрачки. Он выронил меч, чтобы прижать к себе сестру. Прутья все еще разделяли их, но какая разница? Вот же она – коснись, обними, смотри в глаза!
- Я пахну псиной, - смеясь и плача сказала Иона. – Я теперь собачка, гав-гав.
- А я пахну кровью и простудой. Твой брат болен, как всегда. Вообще-то, я спас тебя затем, чтоб ты ухаживала за мною в постели.
Они шутили, чтобы успокоиться. Но ирония не справлялась, обоих переполняло чувство. Иона плакала, Эрвин обнимал ее, боясь отпустить. Глас Зимы стонал, брошенный и забытый.
- Выпусти меня, хорошо?.. Я тут немножко засиделась, самую малость…
Он растерялся: чтобы отпереть замок, нужно разжать объятия.
- Ключ у охранников, ты взял его, да?..
- Ой. Я мигом… Нет, через минуту…
Запустил руку в ее волосы. Грязные, жесткие, похожие на шерсть дворняги.
- Тебе не мыли голову?..
- Боюсь, это меньшая из моих бед.
- Хочешь, я прикончу их всех? Только что придумал: всех убью ради сестры. Раньше были другие варианты.
- Хочу вместе!
Он оттолкнул ее с силой, иначе было не разомкнуть объятий. А нужно сходить за проклятым ключом. Впился взглядом в ее глаза. Почти невозможно оторваться, но надо же как-нибудь.
- Вернусь через минуту. Через вдох. Я мигом!
Эрвин обернулся и…
В трех шагах от него стоял человек. Перст Вильгельма мерцал, наведенный Эрвину в живот.
Колпак - 2
- Вы двое, - сказал Адриан, - моя самая близкая родня.
Гости за чайным столом озадаченно переглянулись. По факту-то владыка прав: ближе супруги и дяди у него никого нет.
- Вррроде, да, - обронил шут и тряхнул колпаком с бубенцами.
- Тем более досадно, что изо всего двора именно с вами у меня возникли трения.
Они стали протестовать.
- О чем ты, владыка! Колпак и корона дружны!
- Любимый супруг, твои речи ранят мое сердце. Мы же с тобой живем душа в душу!
Адриан поднял чайник:
- Позвольте, я налью вам чаю. Угощайтесь пирожными.
Менсон терпеть не мог сладкого. Взял бы для Карен, да неловко.
- Мне бы ханти, владыка, ну, если позволишь.
- А мне орджа, - попросила Магда. – Мы в Майне, как никак. Приятно пить ориджинское пойло на их земле.
Чистая правда: они сидели на террасе замка, прилепившегося к склону горы, точно птичье гнездо. Город Майн – ровесник Лида, дед Первой Зимы - лежал как на блюдце, видимый от края до края. Тугой обруч стен сдавил городскую застройку, улицы спутались в клубок, словно брошенные нити. Дома слиплись друг с другом, многие выдавились вверх на три, четыре этажа. А вне кольца укреплений рассыпались по горам спутники Майна: поселки рудокопов, приросшие к горловинам шахт.
Лакей подал крепкие напитки, налил Менсону и Магде. Владыка Адриан остался верен чаю.
- К сожалению, я был с вами не искренен, много темнил, прятался за отговорками. Этот туман вызвал у вас вполне понятную тревогу, которую ныне хочу развеять.
Скрытность Адриана как таковая не особо волновала Менсона. Ранила лишь одна конкретная ложь, о коей шут изо всех сил старался не вспоминать.
- Говоррри, владыка, мы слушаем.
- Как вы знаете, у Бездонного Провала я узнал тайну ордена и озарился пониманием новой цели. Нет, слово «цель» слишком мелко – ведь речь идет о мечте, которую несли в сердцах многие поколения. Тысячи достойнейших людей, среди коих были Праотцы, короли, ученые, графы, монахи, на протяжении веков стремились к почти несбыточной мечте. А я оказался тем счастливцем, кому выпал шанс ее достичь!
- Как прекрасно, - обронила Магда без особого восторга.