Тень Великого Древа

— Любопытно, что в это время делают другие крестьяне…

— Простите, милорд?

— Ну, если один мужик возделывает целое баронство, то зачем барону остальные? Он их выгонит к чертям, и они перемрут с голоду.

— На том витке спирали никто не гибнет ни от голода, ни от болезней. И пища, и лекарства производятся в таком изобилии, что хватает абсолютно всем!

— Сказки какие-то… — выронил Эрвин, но ощутил облегчение: буйные фантазии Давида отвлекали от безнадеги. — А разве люди в этом вашем мире не испытывают жадности? Если, положим, боги отпустили на каждого по сотне эфесов довольства — что помешает одному ограбить девятерых и забрать себе тысячу?

— Культура, милорд. Мир очень изобилен, деньги и блага достаются малым трудом, а вот репутация и доброе имя дорогого стоят. Никто не рискнет большой ценностью ради малой.

— Репутация… — Эрвин как следует обдумал ответ. Было приятно посвятить мысли чему-либо, кроме отчаяния. — Неужели каждый в том мире имеет достоинство и честь?

— Именно так. Мир настолько изобилен, что детям совсем не нужно трудиться, а взрослые дают отпрыскам и образование, и воспитание. Представьте: каждого человека там обучают так хорошо, как у нас — лишь королей и великих лордов.

— Среди великих лордов тоже встречаются мерзавцы, — отметил Эрвин. — Но главное сомнение в другом. Я стараюсь поступать по чести не только из-за воспитания. Я принадлежу к сословию дворян, хуже того — к северным лордам, и даже больше — к агатовцам. Надо мною довлеет мнение всех этих благородных зазнаек. Будет очень досадно, если сестра напишет мне: «Я — Север, а ты — нет». Или Роберт посмотрит укоризненно и скажет: «Бывает…».

— Простите, милорд, к чему вы ведете?

— Моя честь обусловлена принадлежностью к роду Агаты и семье Ориджин. Я стараюсь быть достойным агатовской крови. Отсюда, кстати, и берется слово «достоинство». Но вот, например, Кид — тот юноша из Спота, «хороший денек». Он — простолюдин из обычной семьи, землею не владеет, вассальной клятвы не давал. Зачем ему высоко нести себя? Он не имеет звания, которому нужно соответствовать.

— Он носит звание человека. Самое высокое из возможных.

— Философия, — хмыкнул Эрвин с легким пренебрежением. — Каждый морален, поскольку горд быть человеком?

— Да, милорд.

— Это ерунда. Ни к чему не мотивирует неотъемлемое звание. Дворяне боятся потерять титул, священники — чин, мастера — грамоту от гильдии. Но человеком ты будешь в любом случае! Главное ходить на двух ногах и не хрюкать, а все остальное — можно.

— Не в страхе же дело, милорд! Поймите: Человек — великое творение богов! Нужно лишь осознать свою ответственность. Мы родились Людьми, а не свиньями или псами. Разве это не причина, чтобы быть человечными? Неужели без титула этого не понять?!

Давил разгорячился, что редко с ним случалось. Эрвин заметил:

— Дело касается лично вас, не так ли? Вы — актер из семьи актеров. Простите, отче, ваш род совсем не высок — ниже только воры и путаны. Поэтому вам так важно доказать, что каждый человек благороден?

Если Эрвин и задел его, Давид не подал виду:

— Я всего лишь живу согласно своим убеждениям. Коль верю, что Человек — высокое звание, то и стараюсь быть достойным, несмотря на низкое происхождение.

— Не держите зла, — попросил герцог. — Я признаю ваши достоинства, но вы — исключение. Мораль среди низкородных — редкость, а не правило.

— А отчего так, милорд? Не потому ли, что голод — не тетка? Бедняк сделает все, чтобы выжить. Мораль ему не по карману.

Эрвин заметил приближающегося Хайдера Лида. Лицо и походка капитана выдавали возбуждение.

— Я не против пищи для бедных. Будут деньги, накормлю всех подряд, — сказал герцог, чувствуя в душе огонек надежды. — Я против оружия в руках подонков.

— Милорд, пленник очнулся!

Хайдер Лид был возбужден аж до блеска в глазах. Его поза выдавала нетерпение — сорваться и бежать назад, к пленнику. Он явился лишь потому, что имел приказ: доложить сразу, как шаван придет в сознание.

— Он может говорить?

— Да, милорд, и даже понимает по-нашему. По глазам вижу, что понимает. Но корчит из себя дремучего дикаря, чтобы избежать допроса.

— Хорошо, капитан, я побеседую с ним.

Лид кашлянул.

— Милорд, в этом нет нужды. Позвольте мне произвести допрос, я справлюсь наилучшим образом. Даже не сомневайтесь, все из него вытрясу!

— Не сомневаюсь, капитан.

Эрвин поднялся и накинул плащ. Странно в Степи: как бы ни жарило днем, к вечеру становится зябко.

— Милорд, простите… — Лид замялся. — Я думаю, вам не стоит присутствовать. Пленник располагает знаниями о том, как стрелять из Перста. Нам нужно получить эти сведения. Я хочу применить надежные методы. Они могут быть неприятны для вас.

Ах, если бы требовались только знания!..

— Нынче не будет никаких методов. Я только поговорю с ним.

Эрвин зашагал в ту часть лагеря, где встали на ночлег Лидские Волки. Капитан нагнал его и сказал с нажимом:

— Милорд, простите мои слова, но у вас доброе сердце. В разговоре пленник ощутит, что вы не любите мучить людей. Его страх ослабнет, что усложнит мне работу.

— Вряд ли, — обронил герцог.