Тень ветра

Мой квартал остался таким, как прежде, но бывают дни, когда мне кажется, будто в Барселону возвращается свет, и с каждым днем он становится ярче, словно мы его когда-то изгнали, но он нас все-таки простил. Дон Анаклето оставил кафедру и целиком посвятил себя эротической поэзии, а также страницам с выходными данными, которые выглядят более внушительными, чем когда-либо. Дон Федерико Флавиа и Мерседитас после смерти матери часовщика стали жить вместе. Они потрясающая пара, хотя порой находятся завистники, утверждающие, мол, как волка ни корми, он все в лес смотрит, так что иногда по вечерам дон Федерико якобы пускается во все тяжкие, нарядившись цыганкой.

Дон Густаво Барсело закрыл свой книжный магазин и передал его фонды в наше пользование, сказав, что сыт по горло книготорговлей и жаждет пуститься в какую-нибудь новую авантюру. Первой и последней такой его попыткой стало создание издательского дома ради того, чтобы переиздать произведения Каракса. Первый том, включивший три его первых романа, воссозданных по гранкам, хранившимся в кладовке дома семьи Кабестань, был продан в количестве трехсот сорока двух экземпляров, на десятки тысяч экземпляров отстав от бестселлера года — иллюстрированного жития Эль Кордовеца.[105] Дон Густаво теперь путешествует по Европе в компании изысканных дам, и часто посылает нам открытки с видами соборов.

Его племянница Клара вышла замуж за банкира-миллионера, но их брак продлился меньше года. Список ее любовников длинен, хотя с каждым годом их число понемногу убывает, так же, впрочем, как и ее красота. Сейчас она живет одна в квартире на Королевской площади и почти не выходит из дома. Было время, когда я регулярно навещал ее — скорее потому, что Беа мне постоянно напоминала о ее одиночестве и несложившейся судьбе, чем по собственному желанию. С годами в ней появилась горечь, которую она всеми силами старается скрыть под маской иронии и беззаботности. Порой мне кажется, она все еще ждет, что однажды во мраке перед ней возникнет тот очарованный ее красотой юный Даниель, который ее обожал. Присутствие в моей жизни Беа или какой бы то ни было другой женщины отравляет ее существование. В последний раз, когда я ее видел, она ощупывала свое лицо в поисках морщин. Мне рассказывают, что иногда она встречается со своим бывшим учителем музыки Адрианом Нери, чья симфония так и осталась неоконченной, и который, как говорят, сделал карьеру жиголо среди постоянных посетительниц театра Лисео, где за головокружительные упражнения в постели ему дали прозвище Волшебная Флейта.

Годы не пощадили память об инспекторе Фумеро. Теперь даже те, кто его ненавидел и боялся, с трудом вспоминают его. Несколько лет назад на проспекте Грасия я столкнулся с лейтенантом Паласиосом. Он оставил службу в полиции и теперь преподает физкультуру в школе в Бонанова. Паласиос рассказал мне, что в подвалах центрального полицейского управления на Виа Лаетана на стене все еще висит памятная табличка, посвященная инспектору Фумеро, но недавно там поставили автомат с прохладительными напитками, и тот ее полностью заслонил.

Что касается особняка Алдайя, то он, вопреки всем прогнозам, уцелел. В конце концов агентству недвижимости сеньора Агилара удалось продать его. Он был полностью отреставрирован, а статуи ангелов превращены в мраморную крошку, чтобы засыпать стоянку для автомобилей, которую разбили на том участке, где раньше был сад. Сейчас в этом здании располагается рекламное агентство, занимающееся созданием и популяризацией поэтических шедевров о шелковых носках, кондитерских полуфабрикатах и тренажерных залах для менеджеров высшего звена. Должен признаться, что однажды я пришел в этот дом и под самым неправдоподобным предлогом попросил разрешения осмотреть его. Бывшая библиотека, где я когда-то чуть не расстался с жизнью, стала конференц-залом, украшенным плакатами с рекламой дезодорантов и чудодейственных моющих средств, а помещение, где был зачат наш Хулиан, превратилось в ванную комнату генерального директора.

В тот день, вернувшись в книжную лавку после посещения теперь бывшего особняка Алдайя, в почтовом ящике я обнаружил пакет с парижским штампом. В пакете была книга под названием «Туманный ангел», роман незнакомого мне Бориса Лорана. Я быстро пролистал несколько страниц, ощущая волнующе-знакомый — волшебный — аромат новой книги. Мой взгляд задержался на одной случайно выбранной фразе, в то же мгновение я понял, кто автор этого романа, и почти не удивился, когда открыл первую страницу и прочел посвящение, написанное синим росчерком ручки, которую так обожал в детстве:

Моему другу Даниелю,

который вернул мне эту ручку и желание писать.

И Беатрис, которая вернула нам обоим жизнь.

Молодой мужчина, в волосах которого уже кое-где блестит седина, идет по улицам Барселоны. Над городом нависло серое небо, а туманное солнце растекается по Рамбла де Санта-Моника потоками жидкой меди.