Тень ветра

– Давай, мил друг, приступай. Только аккуратно… Глазки вначале не тронь, по плечу простреленному не бей и между ног не щекочи. Это мы оставим на потом. А сперва что-нибудь локальное нужно, дабы земляк мой разговорился, не потерпев особого ущерба… Он ведь у нас такой красавчик! Небось всех тульских девок с ума свел, а?

При упоминании о девках капитан оскалился, щелкнул зажигалкой и присел рядом с Саймоном. С минуту он выбирал, откуда начать, словно гурман, перед которым разложили редкостные яства, потом потянулся к шее пленника.

Боль была ошеломляющей. Почти такой же, как в детстве, когда Чочинга первый раз послал его в яму с раскаленным углем. Потом Дик освоил это мастерство; главным тут было не бояться, не думать о пламенном жаре, идти не спеша, но и не медля, чтоб ступни касались углей на некое краткое и вполне безопасное мгновение.

Но сейчас мгновение длилось, и длилось, и длилось…

– Тэрпэливый! – со злостью произнес Мела, и Саймон подумал, что мучитель его выучил русский, видно, в Чистилище, где доживали свой век сотен пять или шесть мафиози с России. Правда, среди своих звались они не мафиози и не гангстерами, а “крутыми”. Английское слово “таф” не могло отразить всю многозначность этого термина.

Теперь Мела прижигал ему запястье. Паша-крепыш с любопытством вытягивал шею, а Пономарь брезгливо кривился и морщился. Сейчас он был похож не на голодного хорька, а на такого, который лез в курятник, да угодил в куриный помет.

Саймон приказал себе забыть о боли. Шея, раненое плечо и рука больше ему не принадлежали; он не чувствовал их, не знал, что с ними творят, и не хотел знать. Он был совершенно спокоен; лицо – застывшее, веки опущены, ни следа испарины на висках, губы полураскрыты, дыхание – мерное, сильное. Он был на грани яви и сна, в преддверии транса цехара, и сейчас каждый из них, боль и Ричард Саймон, следовали своим путем, сами по себе, порвав ту нить, что связывала их друг с другом. Нить эта звалась мышцами, нервами, телом, но тела Саймон больше не чувствовал.

– Тэрпэливый! – повторил Мела уже не со злостью, а с удивлением. – В глаз ткнуть? Как думаэш, Эуджен?

– Погоди, касатик, – сказал Пономарь, склонившись над Саймоном и недоуменно сдвинув жидкие брови. – Хм-м… Спит он, что ли?… Странно… А может, совсем не странно… Этих парней, знаешь ли, учат всяким забавным штукам…

Мела щелкнул зажигалкой.

– Каких парнэй? Из Корпуса?

– Из Корпуса, как же! Он не из Корпуса и не из Тулы, сударь мой! Хотя… чем черт не шутит… – Пономарь задумчиво нахмурился. – Может, и впрямь из Тулы… или из Москвы, из филиала ЦРУ… – Сощурив мутные серые глазки, он оглядел Саймона, прислушался к его мерному, ровному дыханию и сказал:

– Ну, откуда сей голубок, мне сейчас не интересно, а интересно знать, что ты еще умеешь, капитан?

– Я многое умэю, – отозвался Мела, вытаскивая нож. – Раз спит, надо сдэлат так, чтоб не спал. Отрэжу вэки, а потом…

Саймон открыл глаза. В воздухе плавал запах горелой плоти – его плоти, вся правая рука, от шеи до запястья, словно горела в огне. Он снова заставил ее онеметь и тихо произнес:

– Ничего не добьетесь, ублюдки.

– А, заговорил! – Пономарь вновь склонился к нему. – Заговорил, красавчик!

Ну, что тебе сказать, мил человек? Ничего не добьемся, так ничего и не потеряем, верно? Дальше Чистилища нас не пошлют.

– Не пошлют, – согласился Саймон. – К сожалению! Поэтому я предлагаю сделку.

– Сделку? – Мутные глазки с интересом уставились на него. – Умнеешь на глазах, сударь мой! А я уж подумал, не мазохист ли ты? Выходит, нет… Ну, а что тебе сразу предлагалось? Разве не сделка? Ты мне – слово, я тебе – жизнь! Так, мой золотой?

– Не так, – сказал Саймон. – Ты мне слово, и я тебе слово. Но не сейчас, попозже.

– Это почему?

– Память у меня отшибло, голубок. Но к рассвету все вспомню. Наверняка вспомню!

– Вспо-омнишь? – с прищуром протянул Пономарь, опускаясь на корточки. – Это хорошо, если вспомнишь. До рассвета мы подождем… тут рано светает. Только почему я должен тебе верить?

– Я ведь не жизнь на слово меняю, а слово на слово. Жизнь – она твоя… 

Захочешь, отберешь. 

– Обманэт, Эуджен! – рявкнул Мела, дернув мутноглазого за рукав. – Нэ знаю как, но обманэт!

– Погоди, голубь, не суетись, – Пономарь локтем оттолкнул Мелу. – Обманет, так будем мы на прежних позициях. Займетесь им тогда с Пашей… Или лучше займешься один. Паша, он человек простой, без выдумки – бьет, так сразу насмерть. – Тощие пальцы стиснули подбородок Саймона. – Ну, сизокрылый мой, какое же слово тебе шепнуть? Чего знать хочешь?

– Как вы сюда попали, крысы?

С минуту Пономарь разглядывал его, потом расхохотался. Смех у него был резким, сухим, будто палили очередями из автомата.

– Любопытный, а? Но необразованный! Ты про воздушный шар слыхал, милок?