Тень ветра

У дорожки, по которой двигалась яркая шумная процессия, застыл десяток эмировых стражей в блестящих шлемах и с саблями наголо, но пояса их оттягивали вполне современного вида разрядники. Перед шеренгой воинов, в сиянии одежд и орденов, прогуливался Масрур, бросавший на девушек волчьи взгляды. Левая бровь его была приподнята, правая – опущена, а усы казались наконечниками двух пик.

Демонический мужчина, подумал Саймон, подошел к нему и, кивнув на круглое строение, спросил:

– Это и есть Большая Купальня? С девушками и почетным караулом у дверей? А салют тоже ожидается?

Масрур отвел жадный взор от Айши и Нази, уставился на гостя, поиграл эфесом сабли и нехотя процедил:

– Салют хочешь? Будет тебе салют! Из всех стволов, пониже поясницы!

Он явно чувствовал в Саймоне соперника.

Оба они были молоды, сильны и пользовались благосклонностью у женщин; и ремесло у них было фактически одинаковым – охранять и защищать. Чья же вина, что Ричард Саймон преуспел в этом занятии гораздо более красавца Масрура? Ведь сказано в суре третьей:

Аллаху принадлежит то, что в небесах, и то, что на земле. Значит, и судьбы людские!

Подумав об этом, Саймон усмехнулся. Взгляд его скользнул по орденам на груди Масрура, по сабле, изукрашенной брильянтами, и был он столь красноречив, что у племянника Абдаллаха гневно встопорщились усы.

– Не надо салюта, – сказал Саймон. – И не поминай то, что у меня ниже поясницы. Но если хочешь, можешь заглянуть в купальню и насладиться танцами, а заодно потереть мне спину.

Фигурка у Нази была восхитительной: хрупкие плечи, тонкий стан, изящные запястья и лодыжки, но груди полные и тяжелые, как виноградные гроздья. Вероятно, ее обучали искусству любви; невзирая на молодость и невинный вид, она могла дать сто очков вперед любой из девушек Саймона – кроме, быть может, многоопытной Долорес Чинта. Обстановка тоже способствовала всяким играм и развлечениям: в спальне царил таинственный полумрак, постель была мягче лебяжьего пуха, в парках, окружавших дворец, заливался соловьиный хор, а в широкие арочные окна заглядывал любопытный Арафат, местная луна, золотистая и блестящая, как кожа Нази.

Эта девушка, как все прочие плясуньи и танцовщицы, могла одарить благосклонностью эмировых гостей или оставить их поститься – до той поры, пока не прибудут они в сад Аллаха, где, как известно, тоже встречаются гурии. Выбор из этих двух вариантов зависел от Нази, хотя ее господин мог намекнуть насчет кого-то из гостей – но лишь намекнуть, а не приневолить. У арабов женщин уважали гораздо больше, чем на Уль-Исламе и даже в цивилизованной и вполне благополучной Сельджукии. Так что Нази была сейчас с Ричардом Саймоном по собственной воле, и в ласках ее не чувствовалось принуждения. Совсем наоборот! Они согревали Саймона гораздо лучше, чем теплые воды купальни и ароматные притирания, и он ощущал, как покидает его холод, бессильный перед нежностью Нази. Соловьиные трели еще не смолкли, еще не добрался до зенита Арафат, а Саймон уже позабыл о бану сулайм и бану килаб, об утонувшем верблюде, оскверненном источнике и взорванной бомбе. Ему было тепло – пожалуй, даже жарко.

В промежутке между переменой блюд, ласково поглаживая плечико Нази, он поинтересовался:

– Другие девушки, что танцуют перед эмиром, так же искусны, как ты? И так же нежны? Эмир сказал, что они обидятся, если я буду к ним невнимателен… Но будь моя воля, я бы провел все эти ночи с тобой.

Нази фыркнула. Ее ладошка блуждала по мускулистой груди Саймона. Он видел, как блестят в полутьме ее глаза.

– Все обучены, все искусны и все нежны, – шепнула она ему в самое ухо, – но я – лучше всех!

– Почему, моя голубка?

– Потому, что я здесь, с тобой. Лучшая женщина – та, до которой можно дотянуться руками.

И она куснула Саймона за мочку, а потом принялась его щекотать, повизгивая и давясь смехом. Он поймал ее ладошки и прижал к себе – где-то в области паха.

– Этому тебя тоже обучали, малышка?

– Ну-у, – протянула Нази, – и этому, и всему остальному… Я была очень способной ученицей!

Она попыталась вырваться и доказать это на деле, но Саймон держал крепко.

– Чему же учили еще? Танцам, языкам? Обычаям, истории? Искусству одеваться? Искусству соблазнения мужчин?

– Да, да, да! – Девушка извернулась, и ее теплые губы приникли к шее Саймона.

– И были экзамены? – спросил он, целуя прядь душистых волос.

– А разве сейчас – не экзамен? – Нази подтянула коленки и села ему на живот. Потом наклонилась и стала покачиваться из стороны в сторону, так что напряженные соски скользили по губам Саймона. – Ну, какую ты поставишь мне отметку?

– За танцы – высший балл, – отозвался Саймон, пытаясь поймать ртом спелую вишенку. – А вот что касается истории…

– Ты хочешь заняться со мной историей? – Нази выгнула тонкий стан и расхохоталась. – Историей! Надо же! В постели!

– Почему бы и нет? Всем остальным мы уже позанимались…