После этого Хулиан завел Пенелопу в комнату Хасинты на третьем этаже, где не бывал никто, кроме прислуги, и где, как казалось Хулиану, они ничем не рисковали. Молча, сгорая от желания, они сбросили одежду: даже не сбросили, а содрали ее с себя, оставляя на коже царапины. Они словно пытались выучить тела друг друга наизусть, утопив шесть дней предстоящей разлуки в поту и слюне. Хулиан вошел в нее яростно, рывками словно припечатывая ее тело в пол. Пенелопа принимала его с открытыми глазами, обхватив ногами его поясницу, жадно приоткрыв рот. В ее взгляде не было ничего от детской робости, а горячее тело требовало все новых ласк. После, все еще сжимая ее в объятиях, не в силах оторваться от белоснежной груди, Хулиан вспомнил, что пора прощаться. Но едва он успел приподняться, как дверь комнаты медленно отворилась, и на пороге возник женский силуэт. На секунду у Хулиана мелькнула надежда, что это Хасинта, но… Это была сеньора Алдапя. Она ошеломленно смотрела на любовников со смесью изумления и отвращения, потом выдавила:
— Где Хасинта?
Не дождавшись ответа, сеньора Алдайя повернулась и молча исчезла. Пенелопа корчилась на полу в беззвучных рыданиях, а Хулиан явственно ощущал, как рушится мир вокруг него.
— Хулиан, уходи. Уходи, пока нет отца.
— Но…
— Уходи. Он кивнул:
— Что бы ни случилось, я жду тебя в воскресенье в поезде.
Пенелопе удалось даже растянуть губы в улыбке:
— Я приду. Иди же, пожалуйста…
Хулиан оставил ее в комнате Хасинты, все еще обнаженную, и выскользнул из дома по черной лестнице. Та ночь была самой холодной в его жизни.
Зато следующие дни были сплошным кошмаром. Хулиан не спал всю ночь, прислушиваясь, нет ли за дверью убийц, подосланных доном Рикардо. Никто, однако, не пришел, даже сон — и тот его игнорировал. Назавтра, в школе, он не заметил никаких изменений в поведении Хорхе Алдайя, а потом, снедаемый беспокойством, признался во всем Микелю Молине-ру. Тот со своим всегдашним флегматичным спокойствием покачал головой:
— Ты — безумец, Хулиан, впрочем, это не новость. Странно, что у Алдайя все тихо… Хотя, если подумать, и это можно объяснить. Если, как ты говоришь, вас застукала сеньора Алдайя, то, похоже, она и сама не знает, что ей делать. За всю жизнь я встречался с ней трижды, и понял следующее: у нее мозги двенадцатилетнего ребенка и хронический нарциссизм. Она неспособна видеть и понимать то, чего ей не хочется видеть и понимать, особенно в самой себе.
— Оставь при себе свои диагнозы, Микель.