Тень ветра

Через несколько минут на экране появилась Вероника Лейк, и Фермин весь вытянулся, глядя на диву. Дождавшись эпизода, в котором она не была занята, Фермин заявил, что отправляется в буфет, дабы восстановить запасы шоколада. После месяцев голодной жизни мой друг утратил чувство меры, но из-за своих бесконечных переживаний сохранил болезненный, истощенный вид человека, пережившего войну. Я остался один, не особенно следя за сюжетом. Сказать, что я думал о Кларе, было бы неверно. У меня перед глазами было лишь ее тело, потное, трепещущее от наслаждения под грубыми ласками учителя музыки. Я отвел взгляд от экрана и лишь тогда заметил, что в зал вошел еще один зритель. Он стал продвигаться к центру и устроился передо мной, на шесть рядов впереди. В кинотеатрах полно одиноких людей, — подумалось мне. Таких, как я.

Я попытался восстановить нить событий, разворачивавшихся на экране. Герой-любовник, детектив, циничный, но с добрым сердцем, объяснял какому-то второстепенному персонажу, почему такие женщины, как Вероника Лейк, погибель для честного мужчины, но все-таки ему ничего другого не остается, как безответно любить, страдая от их коварства и предательства. Фермин Ромеро де Торрес, который со временем сделался настоящим знатоком кино, называл подобные картины «историей о богомолах». Он считал их женоненавистническими фантазиями, предназначенными для конторских служащих, страдающих запорами, а также для скучающих престарелых святош, мечтающих пуститься во все тяжкие. Я улыбнулся, представив себе, какими комментариями разразился бы, глядя на экран, мой друг, не позволь он сейчас себе обольститься прилавком со сластями. Но в то же мгновение улыбка стерлась с моих губ. Зритель, только что севший впереди, внезапно обернулся и пристально на меня посмотрел. Дымный луч кинопроектора пронзал сумерки зала — поток мерцающего света, сотканного из причудливых линий и пляшущих пятен. Я сразу узнал в незнакомце человека без лица. То был Кубер. Его глаза, лишенные век, отливали сталью, улыбка без губ пугающе кривилась в темноте. Мое сердце словно сжали ледяные пальцы. На экране разом заиграло множество скрипок, раздались крики, выстрелы; картинка погасла. На мгновение зал погрузился в густой мрак, и я слышал только пульсацию крови в висках. Когда на экране вновь появилось изображение и тьма в зале рассеялась в пурпурно-голубом тумане, человек без лица исчез. Обернувшись, я увидел его силуэт: двигаясь по проходу, он столкнулся с Фермином Ромеро де Торресом, возвращавшимся со своего гастрономического сафари. Фермин сел в кресло рядом со мной, протянул мне шоколадку и осторожно посмотрел на меня:

— Даниель, у вас лицо белее бедра монашки. С вами все в порядке?

Над рядами кресел пронеслось едва уловимое дуновение.

— Странно пахнет, — заметил Фермин Ромеро де Торрес. — Будто кто-то пернул, то ли нотариус, то ли стряпчий.

— Нет, это запах горелой бумаги.

— Возьмите лимонный леденец. Он от всего помогает.

— Не хочется.

— И все же оставьте его себе. Никогда не знаешь, из какой неприятности может вытащить лимонная карамель.

Я запихнул леденец в карман и до конца фильма оставался безучастен как к Веронике Лейк, так и к жертвам ее роковых чар. Фермин Ромеро де Торрес целиком погрузился в созерцание, поглощая свои шоколадки. Когда в конце сеанса зажегся свет, мне показалось, будто я пробудился от дурного сна, и хотелось верить, что тот призрак из кинозала был лишь игрой воображения, болезнью памяти, хотя тот краткий взгляд успел многое мне сообщить. Он не забыл обо мне и о нашей встрече.

12

Появление в нашей лавке Фермина не замедлило сказаться: у меня появилось гораздо больше свободного времени. Если Фермин не был занят розыском какой-нибудь редкостной книги по заказу одного из наших клиентов, он посвящал все свое время обустройству магазина, разработке стратегии торговли, совершенствованию рекламы и витрин, с помощью проспиртованной тряпицы наводя блеск на корешки книг. Что до меня, то я пытался посвящать освободившиеся часы тому, чем пренебрегал в последние годы: тайне Каракса, но главное — моему другу Томасу Агилару, по которому здорово успел соскучиться.