Тень ветра

Мы с отцом ограничились тем, что молча покивали в ответ. Профессор попрощался и ушел, понурив голову, словно сразу лет на пять состарился. Отец вздохнул. Мы переглянулись, не зная, что сказать. Я спрашивал себя, следовало ли рассказать ему о визите Фумеро в нашу лавку. Ведь это предупреждение нам, думал я. Знак. Для того чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, Фумеро использовал бедного дона Федерико.

— Что с тобой, Даниель? Ты белый как мел.

Я вздохнул и, опустив глаза, рассказал ему о визите инспектора и его угрозах. Отец молча слушал, стараясь совладать с яростью, которую я читал в его глазах.

— Это я виноват, — сказал я. — Надо было предупредить…

Отец покачал головой:

— Нет, Даниель. Ты не мог заранее знать, чем все обернется.

— Но…

— Выброси это из головы. А Фермину ни слова. Неизвестно, как он себя поведет, если узнает, что этот тип снова охотится на него.

— Но должны же мы что-то делать.

— Удерживать Фермина от опасных шагов.

Я снова кивнул, не слишком разуверенный, и принялся за работу, которую начал с утра Фермин, а отец вернулся к своей корреспонденции. Время от времени он украдкой бросал на меня странные взгляды. Я старательно делал вид, что этого не замечаю.

— Как все прошло вчера с профессором Веласкесом? Без проблем? — спросил он, желая разрядить обстановку.

— Все в порядке. Он остался доволен книгами. Да, еще обмолвился, что разыскивает издание писем Франко.

— «Матаморос». Это же апокриф… Мистификация Мадарьяги[ 54]. Что ты ему ответил?

— Что мы ее уже ищем и дадим ему ответ, самое позднее, через две недели.

— Молодец. Поручим это дело Фермину и сдерем с профессора втридорога.

Я кивнул, и мы оба продолжали делать вид, будто увлечены нашими привычными делами. Но вот я вновь почувствовал на себе заинтересованный взгляд отца. Начинается, подумал я.

— Вчера в лавку заходила очень милая девушка. Фермин говорит, это сестра Томаса Агилара.

— Так и есть.

Отец покачал головой, словно желая сказать: «Надо же какие совпадения бывают…» — и давая мне минутную передышку, прежде чем возобновить атаку. На этот раз он сделал вид, будто внезапно вспомнил о чем-то важном:

— Кстати, Даниель: сегодня в лавке делать особо нечего, так что, если хочешь, можешь быть свободен и заняться своими делами. Мне кажется, в последнее время ты слишком много работаешь.

— Спасибо, я не устал.

Ну, а я подумываю оставить здесь Фермина за главного и сходить в «Лисео» с Барсело. Сегодня вечером дают «Тангейзера», он достал несколько билетов в партер и пригласил меня за компанию.

При этом отец делал вид, будто увлечен своей корреспонденцией. Актер он был никудышный.

— С каких пор тебе стал нравиться Вагнер? Он пожал плечами:

— Как говорится, дареному коню… И потом, с Барсело уже не важно, какую оперу слушаешь, ведь он все представление только и делает, что комментирует игру актеров да критикует их костюмы и погоду. Кстати, он меня часто спрашивает о тебе. Зашел бы ты к нему в магазин как-нибудь.

— Зайду на днях.

— Ну, значит, сегодня оставляем Фермина закрыть лавку, а сами развлечемся немного, уже самое время. И если тебе нужны деньги…

— Папа, Беа не моя невеста.

— А кто говорит о невестах? Ты сам начал. В общем, если понадобятся деньги, возьми немного из кассы, только не забудь оставить записку Фермину, а то он перепугается, обнаружив недостачу.

Сказав это, отец с фальшиво-рассеянным видом скрылся в подсобке, улыбаясь довольной улыбкой. Я взглянул на часы: половина одиннадцатого. С Беа мы условились встретиться в пять в университетском дворике, и день, казалось, обещал быть длиннее, чем «Братья Карамазовы».

Вернувшись из дома часовщика, Фермин сообщил, что целый отряд добросердечных соседок уже несет круглосуточную вахту у постели бедного дона Федерико, у которого доктор обнаружил три сломанных ребра, многочисленные ушибы и жуткого размера разрыв заднего прохода.

— Бы что-нибудь ему купили? — спросил отец.

— Таблеток и мазей у них там столько, что впору хоть аптеку открывать, поэтому я ограничился скромным букетом цветов, флаконом одеколона и тремя бутылочками персикового сока «Фруко», столь любимого доном Федерико.

— И правильно сделали. Потом скажете, сколько я вам должен, — сказал отец. — Ну а сам-то он как?

— Лгать не буду, выглядит он ужасно. Как только я увидел его, скрючившегося на кровати, стонущего и утверждающего, что хочет умереть, во мне проснулись инстинкты убийцы, представляете? Я буквально вижу эту картину: вот я, вооруженный до зубов, вхожу в криминальный отдел на Виа Лаетана и разношу в щепки все вокруг, заодно перебив одного за другим как минимум полдюжины этих молодчиков, начав, разумеется, с этого гнойного нарыва на теле человечества — Фумеро.

— Фермин, давайте успокоимся. Я категорически запрещаю вам что-либо предпринимать.

— Как прикажете, сеньор Семпере.

— А что Пепита, как она все это перенесла?