Тень власти

Теперь уже за полночь. Смертный приговор подписан и на рассвете будет приведен в исполнение. Сегодня же я буду отдыхать.

„Не судите, да не судимы будете“, – говорил я всего два дня тому назад и теперь вспоминаю эти слова. Мне тяжело было выступать судьей в собственном своем деле, но оно касается не только меня одного.

Расскажу все по порядку.

Глубокая ночь спустилась в мою темницу. В густом мраке носились передо мной темные видения, поднимались мрачные мысли, которые как-то не хотелось ни отгонять, ни заносить в эту книгу. Я считаю себя храбрым, но ведь я все-таки человек, и в сердце поднимается нечто более сильное, чем простое сожаление, малодушие, не достойное ни меня, ни такой минуты.

Впрочем, это скоро прошло. Мало-помалу воздух становился невыносимо спертым и удушливым, пока на душу и тело не опустилась какая-то свинцовая тяжесть. Я молил Бога только 6 том, чтобы они поскорее пришли и убили меня или же вывели меня отсюда и повесили, обезглавили, лишь бы только мне не задыхаться в этой конуре.

Наконец, я не могу определить, когда именно, – время тянулось для меня бесконечно, – я услышал, как кто-то подошел к моей двери. Через минуту в замке появился ключ и повернулся с лязгом.

Наконец-то! Я в самом деле был рад.

Дверь медленно отворилась, свет фонаря упал на пол.

– Не угодно ли будет вашему превосходительству выйти отсюда? – раздался голос тюремщика.

– С удовольствием, – отвечал я. – В следующий раз, когда вы сюда кого-нибудь посадите, подметите эту конуру и откройте окно. Ты думаешь, что дворянину нужно меньше, чем тебе, каналья? – сказал я, выходя.

– Ваше превосходительство, в этом не моя вина, – отвечал сторож. – Все будет исполнено, как вы желаете.

Меня это порадовало, но вместе с тем его покорность показалась мне странной.

Я взглянул вокруг себя. Потребовалось несколько минут, чтобы оценить положение. В моих глазах все еще мелькал свет фонаря, и хотя это был жалкий свет, но мрак в моей темнице был так густ, что и этот свет казался мне ослепительным.

Мало-помалу я стал различать другую фигуру – какую-то женщину, закутанную в темный плащ. Она что-то сказала тюремщику, тот в ответ поклонился и, поставив фонарь на пол, вышел в дверь, находившуюся в дальнем конце коридора.

Мы остались одни.

Женщина откинула капюшон со лба.

– Марион! – крикнул я, простирая к ней руки.

Она сделала шаг вперед и вдруг со стоном упала на колени, в отчаянии протягивая ко мне руки. Ее пальцы как будто хотели, но не могли схватить меня.

– Простите меня, – зарыдала она, – но я недостойна касаться вас.

– Как, Марион, неужели вы все еще сомневаетесь во мне? Когда человек с минуты на минуту ожидает смерти, то он, конечно, действует и говорит искренно.

– Дон Хаим, простите меня. Если б я поверила вам, то, быть может, все пошло бы иначе. Я должна была знать все раньше и… простите, простите меня!

Рыдания заглушили ее слова.

– Я прощаю вас, Марион. Будьте тверды. Наша любовь не умрет. Но почему я не могу касаться вас?

Ее голова низко опустилась, голос зазвучал как-то неестественно и странно:

– Я дала слово быть женой другого.

– Марион! – закричал я в ужасе.

Страшное подозрение промелькнуло у меня.

– Уж не ван Гульста ли? – спросил я сквозь зубы.

– Да, – отвечала она, не поднимая на меня глаз. Горячая волна гнева поднялась во мне, ибо я не знал еще всего. Для меня ясно было только одно: женщина, которую я любил, унизилась до этого…

– Я уже одной ногой в гробу, но я еще найду средства предупредить это. Клянусь Богом, я сделаю это! – гневно закричал я. – Если вы можете простить, то я не могу.

Сложив руки, она смотрела на меня умоляюще.

– Прошу вас, выслушайте меня терпеливо. Иначе я буду не в состоянии рассказать вам все. Забыть! Мне! Мне, у которой за эти четыре года не было других мыслей, как только о вас! Это было единственным средством спасти вашу жизнь. Не дай я этого обещания, вы теперь были бы уже мертвы – заколоты в своей темнице!

Теперь я понял все. Ее голос дошел до моего сердца. Но как могла она подумать, что я могу остаться в живых ценой этой сделки?

– Я лучше согласился бы умереть тысячу раз! – воскликнул я. – Вы должны были бы знать это. Я переговорю с ван Гульстом. Тут не должно быть обмана.

И я сделал шаг к двери.

Она быстро вскочила с пола и загородила мне дорогу.

– Нет! – закричала она. – Вы не должны этого делать. Сначала выслушайте меня.

В одну минуту она преобразилась. Грудь ее волновалась, глаза блестели. Только теперь я понял всю глубину ее любви.

– Вы должны жить и сохранить свою честь. Неужели вы думаете, что я об этом не подумала? Никто не знает, что вы любите меня. Ван Гульсту известно, что я вас люблю, но он не придает этому значения. Разве я не сделала того же самого несколько часов тому назад? И мне даже не стыдно было в этом сознаться.

– Марион!

– Теперь я знаю все, – продолжала она, сверкая глазами. – И вам нечего бояться. Это будет не такой брак, как у других. Живая я ему в руки не дамся.