– Старая Бригитта была незаметно задушена ловкой рукой Якоба. Что же касается Анны ван Линден, то я сам принес ей средство, которое помогло ей безболезненно покинуть этот мир. Ибо она раскаялась. Что же вы еще хотите? – угрюмо спросил я. – А разве прежде вы не отвернулись от нее с презрением, когда она подошла к вам на улице? А ведь она подходила, чтобы предостеречь вас. Несколько раз она делала попытки изменить свой образ жизни, но ей не давали этого сделать.
– О, теперь я припоминаю. Ужасно жаль. Но как я могла знать? Воистину, не должно осуждать никого.
Помолчав немного, она заговорила опять:
– Я так рада, что они сгорели уже мертвыми. Мне все вспоминается та девушка, которая уже почти сгорела, когда смерть сжалилась над ней. Когда я услыхала о казни сегодня утром, я поспешила сюда. Я хотела броситься к вашим ногам и умолять вас, но когда я дошла до площади, пламя поднималось уже высоко. Я не могла поверить, чтобы вы были так жестоки. Но эта исповедь… Подумали ли вы, сеньор, о других невинных, которым также, может быть, предстоит сгореть?
– Я думал об этом, но в данном случае выбора не было. Церковь говорит, что это колдовство, а церковь, как известно всем, не может ошибаться. Тут кто-нибудь да должен был пострадать. Неужели вы предпочитаете, чтобы это был я или вы, а не они?
Такая логика была неотразима, и она смолкла.
– Неужели вы думаете, что я сделал это по собственной воле? – продолжал я. – Но тут другого выхода не было. И ваша безопасность теперь обеспечена. Будущие поколения должны будут позаботиться о себе сами. Что на самом деле произошло сегодня утром? – прибавил я с легким цинизмом. – Один небольшой эпизод в великой борьбе за главенство, которая испокон веку идет во всем мире. Это единственное реальное явление, все остальное – мечтания и химеры, которые неизбежно попадают под колеса судьбы, сокрушаются под ними. Нет ничего, кроме этой борьбы, в которой мы все принимаем участие, – церковь, государство, я сам.
– Я думала, сеньор, что вы преследуете другие, более высокие цели – справедливость и даже нечто большее. Прошу вас, не разрушайте этой иллюзии.
С этими словами она отошла от меня. Подошел декан.
Справедливость и даже нечто большее! Вот рассуждения женщин. Они никогда не бывают довольны. Ее спасли от страшной смерти, с большим риском обеспечили безопасность – и она хочет, чтобы все это было сделано так, чтобы никто не пострадал! Как будто люди – ангелы, а на земле настал рай!
Я пошел домой с деканом, который рассуждал о развращенности людей, принуждающих церковь прибегать к мерам крайне суровым, которые так не согласуются с присущей ей мягкостью. Если б люди не слушали внушений дьявола и не образовывали разных зловредных сект, то церковь, по его словам, с радостью обратилась бы к своей миссии любви и всепрощения и занималась бы только ею.
– Ваша вера в ведьм как будто вернулась к вам, сеньор, – сказала за обедом донна Изабелла тем тоном, которого я не любил.
Я все еще живу у ван дер Веерена. Помещение для меня в городском доме почти уже готово. Не ладится что-то с печами, и ван дер Веерен говорил, что они будут дымить, если их не исправить как следует. Я, конечно, мог бы не считаться с этим и переехать туда: я привык и не к таким неудобствам, как дым или присутствие рабочих, выходящих и входящих в комнату. Но мой хозяин настойчиво просил меня оставаться пока у него, и я хорошо понимал причины этой просьбы: мое присутствие в его доме – ручательство безопасности его самого и его домашних. Его дочь также в вежливых выражениях вторила его просьбам с улыбкой, от которой веяло холодом. Но именно поэтому и, скорее, вопреки этому я у них и оставался.
– Да, конечно, – мрачно говорил я. – Дело идет к зиме. Становится холодно, и необходимо топить. А вы не верите в ведьм, донна Изабелла?
– Смотря по обстоятельствам…
– Как так?
– Кто осмелится не верить в них, если, как в данном случае, вы будете верховным судьей, присутствующим даже на казни? Это обстоятельство будет великим утешением для тех, чья вера поколебалась было после случая с моей кузиной. Теперь они могут радоваться, махинации дьявола выведены теперь наружу. В следующий раз, когда будут сжигать, энтузиазма будет еще больше, – сказала она, глядя не на меня, а на стену.
– Вы чересчур суровы сеньорита.
– Нет, я только указываю на вашу справедливость.