Тень власти

Я изучал дона Педро, пока он говорил. Это был высокий смуглый человек, почти моего роста, с красивыми чертами лица. У него орлиный нос и крепкий, красивый подбородок, который встречается на севере Испании. Лучше всего были его глаза. Они были не только широки и блестящи, как у большинства испанцев высших классов, но имели в себе какую-то скрытую силу, которая могла действовать на женщин. Церковь наложила на него свое клеймо, как и на большинство людей. Но легкая завеса, которую она набросила на его лицо, делает его еще более опасным. Только вокруг рта виднелись кое-какие линии, которые мне не нравились. Я думаю, что этот человек мог изменить до неузнаваемости все лицо – только не рот. Ему было лет сорок. Дон Педро де Тарсилл считался человеком способным, хотя и не очень разборчивым в средствах. Но кто теперь разборчив? Впрочем, его частная жизнь была безукоризненна, насколько, по крайней мере, она была известна.

Он был прислан сюда в качестве делегата инквизиции для заведования верой. В Испании мы бы называли его просто-напросто инквизитором. Но здесь он величался высшим комиссаром инквизиции. Хотят показать, что это нечто иное, чем инквизитор, закрывая глаза на то, что на самом деле это нечто в десять раз худшее. В начале беспорядков в регентстве Маргариты предпочитали употреблять этот титул, рассчитывая приостановить таким образом ход событий. Тогда обыкновенно присылали с этим титулом кого-нибудь из важных вельмож. До сих пор для этой должности не избирали простых испанских монахов. Ибо если есть что-нибудь, чего народ в Голландии боится до смерти, то это именно испанская инквизиция. Впрочем, и в самой Испании она также не пользуется любовью простого народа: эти инквизиторы совершили уже слишком много жестокостей.

Я удивляюсь, почему герцог нарушил в этом случае общее правило. Конечно, дон Педро давно уже живет в Голландии и надо было дать ему какое-нибудь назначение. Но все-таки это очень странно. Впрочем, это дело герцога, и миссия дона Педро, очевидно, направлена столько же против еретиков, сколько против меня, если не больше. В письме, которое предъявил мне дон Педро, говорилось, правда, только о духовных делах, но я не знал, нет ли у него каких-нибудь секретных полномочий.

– Судя по сведениям, которые мы имеем из частных источников, а также по вашим собственным донесениям, ересь, по-видимому, распространилась здесь с особенной силой. Поэтому меня послали сюда, чтобы сделать все, что будет возможно. Я особенно рассчитываю на вашу помощь, дон Хаим. Вы, конечно, действовали сообразно тем спискам, которые мы вам прислали и арестовали или, по крайней мере, отдали под надзор поименованных там лиц?

– О каких списках вы говорите? – смело спросил я. Его лицо потемнело.

– О списках, которые были приложены к полученному вами письму.

– Я не получал никаких списков. Я покажу вам письмо, чтобы вы могли убедиться сами.

И я взял пакет, из которого предварительно вынул эти проклятые списки. К счастью, это можно было сделать, так как о них в письме не говорилось.

Он пробежал письмо и устремил на меня испытующий взор.

– Это странно, – сказал он. – Человек, привезший это письмо, еще здесь?

– Нет. Я отослал с ним мой ответ. Разве этот ответ в Брюсселе не получили?

– Насколько я знаю, нет. Все удивлялись вашему молчанию.

– Я отправил свое письмо дня через два после получения этого. Отвечать мне, впрочем, было почти нечего.

– Какой дорогой поехал этот человек? – спросил он, размышляя.

– Обычной дорогой, вероятно. Я приказал сопровождать его до Тильберга, где кончается подведомственный мне округ. Не могу вам сказать, что с ним случилось потом.

На самом деле произошло следующее. Я приказал в нужный момент привести к себе посланца и стал разносить его за то, что одного письма будто бы не оказалось. Он клялся всеми святыми, что этого не могло быть и что он глаз не спускал с мешка, в котором были письма. Этому, конечно, я охотно верил, но продолжал настаивать на своем, грозя ему пытками, если он не скажет. Он бросился передо мной на колени, умоляя о пощаде и уверяя, что он ни в чем не виноват. В конце концов я как будто смягчился и ограничился только тем, что удалил его со службы, заявив ему, что я не могу больше полагаться на него. Ради жены и детей я дал ему денег и приказал ему убраться куда угодно, хоть к принцу Оранскому или самому черту, предупредив его, что если он когда-нибудь осмелится появиться в Брюсселе или здесь, то я прикажу его повесить.

Дон Педро, конечно, ничего этого не знал. Он стоял передо мной в полном недоумении, которое никак не мог разрешить.

– По временам мне казалось странным, что в полученном мною письме так мало сведений. Впрочем, нельзя быть в претензии, когда письмо идет из главной квартиры. Списки были длинны?

– Да, кажется, они были исчерпывающе полными. Во всяком случае в них были внесены имена еретиков, которые выделяются своим богатством и положением, словом, вожаков всего дела. На них нам указало одно лицо, вполне заслуживающее доверия.

Он хотел что-то прибавить, но удержался.