Тень воина

В последний момент, когда снежная стена надвинулась на него, он вскинул кулак, и ударил… Стена вмялась, и осыпалась снежным вихрем. Каким-то чудом он услышал шорох трущихся друг о друга льдинок. Щит с седоком влетел в молочно-белое марево, и Гаврила, боясь неизвестности (кто знает, что там за ним — снег, камень, лед?) ударил еще дважды.

После второго удара впереди с грохотом осыпалось что-то, и блеснул солнечный свет, ярко-желтый на голубом.

У него хватило любопытства оглянуться. В искристо-белой снежной стене его волшебство пробило дыру, сквозь которую виден был освещенный солнцем коричневый край скалы, мелкими зубцами впившийся в бело-голубое небо… Сверху, со снежного навершья сеялся сухой мелкий снег.

Вот это рука! Вот это колдовство! Смотреть бы и смотреть на такое, но тут щит повело в сторону и пришлось отвлечься.

И вовремя! Впереди уже перебегал дорогу еще один огромный сугроб!

Уже не раздумывая, он вскинул кулак и ударил в вершину.

Самый кончик сугроба пыхнул уже знакомым холодным паром и, искрясь на солнце, куски плотного снега и льда взлетели в воздух. Щит все еще несло в них, и Гаврила сообразил, что единственное спасение — новая дыра, вроде той, сквозь которую он только что пролетел. Он представил наезжающую на него ледяную гору как человека и опустил кулак ниже, целя в грудь.

На его глазах высоченная, в пять человеческих ростов снежная горка, пошла трещинами и мгновением спустя с неё кусками полетел снег, открывая прокаленный холодом камень.

Вот тут страх снова взял Гаврилу за сердце. Только что с того?

Он уже не мог ощутить запах простуженным носом, да и что дало бы ему это ощущение? Силу? Не было такой силы, которая смогла бы расколоть такой камень или остановить его бег.

Или была?

Мысль скользнула, хоть и трусливая как лесная мышь, но и спасительная! Трусость иногда приносит пользу даже героям!

Гаврила заорал, чувствуя, что внутри становится жарко, и дернулся в сторону, стараясь увернуться от несущейся навстречу смерти. Несколько мгновений щит, словно не слышал седока, и страх в Гавриле взбурлил, заставляя дергать ногами, пытаясь хоть этим изменить направление движения.

Мелькнула мысль, что это Джян-бен-Джян заклял свой щит, таким заклятьем, чтоб тот наказал вора, раз уж у самого волшебника до этого руки не дошли, и Масленников в отчаянии воткнул в снег руку.

Боль рванулась от пальцев вверх.

Человек закричал, оттого что в живое, теплое тело воткнулись сразу тысячи маленьких ледяных ножей, зато от этого движения щит развернулся и, словно плугом пропахав снежный наст, обошел скалу и боком, явно мстя седоку за обиду, за то, что тот так и не дал ему возможности сразиться с камнем и, без сомнения, победить его, помчался вниз.

Так и не изменив движения, боком, он проскользнул между двумя валунами, подпрыгнул на третьем и влетел в кусты, разделявшие в этом месте лес и горы.

Гаврила успел увидеть мелькнувшую рядом зелень, услышать хруст и понять, что это уже хрустит не снег и не лед, а ветки, не в силах сдержать их напора.

То есть напора щита и Гаврилы.

А потом хруст сломанных костей, грохот и темнота.

Глава 38

Темноту и безвременье, в котором он пребывал, расколол чужой голос. Он доносился издалека и откуда-то сверху. Словно Бог говорил.

— Живой?

Другой голос. Насмешливый и удивлённый одновременно.

— А что с дураком случиться? Живой конечно… Вон гляди, похоже, ни одной царапины…

Вместе со звуком пришел и запах горелого дерева и ощущения тепла от живого огня. Боль еще жила в теле, но скорее как воспоминание о неприятностях. Пекло снизу, при каждом вдохе что-то кололо в груди, но все это было уже в прошлом. Боль уходила, пряталась, а голоса закружили вокруг, возвращая его к обычной жизни.

— Да… Умному так не повезет…

— Почти не царапины.

— Хотел легко отделаться!

— Видно совсем дурак!

— А меч? А щит, какой? А? Видали?

— Украл, небось…

Голоса летали вокруг, и Гаврила вспомнил, что все это он уже слышал в Экзампае. Там, правда, все обошлось, а тут еще как сказать… Не похоже, чтоб и в этот раз тут попался добрый купец Марк. Пора было подниматься и отстаивать свои меч и щит. Еще с закрытыми глазами он сжал и разжал пальцы, и когда это получилось, чихнул и открыл глаза.

— Живой!

Над ним нависало несколько мужских лиц. С облегчением Гаврила сообразил — не разбойники. Лица у хозяев были не радостно озлобленные, а просто деловито-злые. Что-то похожее Гаврила видел у товарищей по каравану послед десятка скучных караулов.

— Ну, давай, рассказывай, блаженный, какому Богу молишься? — спросил один.

— Зачем?

Гаврила действительно не понял, зачем это знать кому-то еще. Бородатый, видно на это и рассчитывал. Он по настоящему весело рассмеялся и объяснил, оглянувшись на товарищей.

— А мы все твоему Богу молиться будем.

В голове кольнуло, словно стрела пролетела от уха до уха, и мир вокруг стал четким и ясным, только вот настойчивость бородача оставалась непонятной.

— Зачем?

Старшой расплылся в улыбке.

— А если он уж таких дураков хранит, что сломя голову с горы съезжают, то уж умным от него такое благоволение должно быть… Сразу все в сотники вылезем.