Тень воина

Наверное, разговор с Гольшем не пропал для Гаврилы даром — он всё это время тяжело продирался к истине, и вот теперь, когда всё стало ясно он, потеряв голову от обиды и гнева, рванулся к Митридану. Скоморохи больше не держали его за руки, но колдуну всё подмога. Верёвка, словно ожившая змея, оплела Гавриловы ноги, и он повалился на доски. Колдовство держало, не давая сдвинуться с места, но злость подсказала, что нужно сделать. Со всей силы, собрав горькую слюну, он плюнул на сапог колдуна. Разбойники засмеялись. Митридан рассмеялся вместе с ними. Он не поленился подойти к ближнему тюку и рогожкой стёр плевок с голенища.

— Вот если отпустят тебя добрые люди, то и пойдёшь свою тень искать. Только вряд ли они тебя отпустят, даже если слезами изойдёшь.

Он поставил мешок на борт и покачал головой, словно сокрушался о человеческой неблагодарности.

— Прощай, Гаврила. Лихом не поминай…

Гаврила поперхнулся обидными слезами, промолчал, но у вожака нашлось что сказать.

— Подожди, — остановил он колдуна. — Куда это ты мешок потащил? Ты ведь отдал нам всё.

Не оборачиваясь, Митридан ответил:

— Все вещи, кроме этого мешка и всех людей, кроме себя.

Разбойник насмешливо прищурился. Нож в руке давал ощущение почти божественной власти над окружающими.

— А вот об этом разговора не было. Откуда мне знать, что ты не обманываешь нас? Может быть, то, что лежит в твоём мешке, ценнее того, что ты оставил нам?

Люди, сгрудившиеся за его спиной, загудели. Потрясённый предательством Гаврила услышал, как кто-то из разбойников крикнул атаману:

— Не вяжись с колдуном!

Но атаманские глаза уже застлала жажда наживы.

— Вот, — показал он себе за спину. — Вот и товарищи мои тоже честью тебя просят показать, что там у тебя.

— Показать? — улыбнулся Митридан. — Вот значит как?

— Значит вот так, — отчеканил вожак. В его руке был уже не нож, а топор. — Покажи нам, что у тебя там, а потом поглядим, как дальше жизнь пойдёт.

Митридан пожал плечами. Приглашающий жест заставил атамана сделать шаг вперёд. Отходя от мешка, Колдун коснулся человека рукой, и тот застыл, так и не дотянувшись до неведомых колдовских сокровищ.

Чудо было быстрым, как смерть.

В один миг только что живой человек стал снежно-белым. Целиком, словно его окунули в сметану или вываляли в снегу. Всё-всё — одежда, волосы, кожа, сапоги… Всё стало белым.

Мгновение Митридан стоя рядом с ним, а потом легонько ударил того по плечу, и грозный воин, громко треснув, обратился в кучу то ли соляной, то ли мраморной крошки.

Кто стоял на палубе, тот так и застыл. Тишина, обрушившаяся на корабль, объединила и торговцев и разбойников.

— А ведь говорил я ему, что зря он с колдуном связался, — сказал, наконец, кто-то. Митридан услышал, кивнул.

— Умный. Быть тебе тут следующим атаманом.

Никто в ответ слова не сказал. Все молчали, ожидая исхода волшебника, и только Гаврила не сдержался.

— Гад же ты, — горько сказал он. — Подлая гадина! Я тебе твоё вернул, а ты — нет…

Митридан, уже собравшийся перелезть через борт, остановился. Задержка была мгновенной, но в Гавриле вдруг опять ожила, всколыхнулась безумная надежда, что колдун усовестился и вот прямо сейчас, махнув на всё рукой обнимет его, и пойдут они за Гавриловой тенью, круша нечисть разную направо и налево…

Но ошибся Гаврила. По-другому Судьба повернулась.

Из-за пазухи вытащил колдун сложенный в несколько раз кусок пёстрой материи. Повернувшись так, чтоб Масленников ничего не упустил, развернул его и направил его по ветру. Легчайший (из паволоки что ли?) платок колыхался в воздушных струях.

Кто на корабле мог ещё стоять или говорить — стоял и молчал. Даже разбойники, и те прекратили ругаться, понимая, что творятся тут дела редкие, колдовские. А Митридану ни до кого и дела не было. Знал, собака, что поперёк теперь никто слова сказать не решится.

Шепча, он отпустил края платка и тот, никем не удерживаемый всё так же лениво колыхаясь застыл в воздухе, никуда, тем не менее, не улетая. Закатив глаза колдун несколько раз резко взмахнув руками и из платка полетела на палубу легчайшая чёрная пыль. Неподвластная ветру, она падала на доски, обретая очертания человеческой фигуры. Гаврила понял, что это, и в безумной надежде обрести утерянное рванулся к своей тени, но верёвка не пустила.

Несколько мгновений порошок лежал неподвижно, а потом разом, словно каждая крупинка получила приказ, взвихрился дымками и разлетелся в разные стороны. Колдун на виду у всех отряхнул одну руку о другую.

— Всё, Гаврила! Веришь или нет — твоё дело, а только ничего твоего у меня теперь нету. Что было — то отдал, — с горькой усмешкой сказал он. — Теперь только ты мне должен!

Журавлевец заревел от обиды и злобы, но Митридан, уверенный в своём колдовстве и в верёвке даже не повернулся посмотреть на него, пошёл к борту. Поставив ногу на него, оглянулся.

— Не стоишь ты хорошего совета, ну да ладно. Поймёшь — твоё счастье, не поймёшь — туда тебе и дорога. Когда совсем плохо будет — в ладоши хлопай. Авось и выйдет из этого для тебя что-нибудь полезное.