Тень воина

Гаврила не успел досмотреть, что там стало дальше. Кусты затрещали, и сквозь листья и ветки на поляну выперлось что-то огромное, серо-коричневое цветом, испещрённое складками, словно лежалая шкура. Он каким-то наитием понял, что это «что-то» — живое. Через мгновение он убедился, что не обознался — с одной стороны туши мотался толстый трубчатый хвост.

Гора мяса поднялась на четыре ноги. Кожистые складки разошлись, кожа натянулась как полотно и под ней пробежала волна. Зверь развернулся, показывая себя со всех сторон. Удивление остановило Гаврилу. Под хвостом блеснули два желтоватых рога, между ними распахнулась пасть, и по поляне прокатился трубный рёв. Хвост у этого чудовища рос прямо из морды.

«Зверь с двумя хвостами!!»

От этой мысли Масленников совершенно обалдел. Такого чуда он и представить не мог.

Однако через мгновение человеческое удивление переплавилось в страх. Топая ногами-брёвнами зверь вышел на поляну, оставив позади немалую просеку, то ли сожрав всё что росло там, то ли потоптав, и затрубил. От его рёва рабы шарахнулись в сторону, роняя друг друга, оставляя Гаврилу один на один с чудовищем.

Имени его Гаврила не знал. Но чтоб понять душу зверя ему хватило и одного взгляда. Новый враг наверняка кровожаден, как всё неизвестное, и в его рёве слышались крики когда-то уже затоптанных и раздавленных и сожранных заживо.

Маленькие глазки чудовища нашли Гаврилу, и оно ещё раз вострубило и топнуло ногой, вызывая человека на бой. Холодная волна уже знакомого ужаса налетела на Масленникова и погребла его под собой…

Отбросив обмякшего стража, Мусил увидел как Гаврила сперва медленно, словно что-то внутри мешало ему, пошёл навстречу слону, но с каждым шагом походка героя становилась твёрже, и через десяток шагов он перешёл на бег.

Тот, кто смотрел на него со стороны, вряд ли усомнился бы, чем кончится поединок между смельчаком и горой мяса. Они сошлись у самого края поляны.

Слон вскинул ногу, накренился, и все на поляне замерли. Все, кроме Гаврилы. Он подпрыгнул, навстречу медленно опускающейся слоновьей ноге и лишь слегка замедлив движение, вошёл в неё, словно гвоздь в доску. Одно мгновение висела тишина и вдруг она рухнула, разбитая рёвом смертельно раненого зверя. Слон подпрыгнул. Те двое, что сидели у него на спине, соскочили, и едва коснувшись земли, бросились прочь. То, что они видели, напрочь лишило их желания драться.

— Колдовство!!! — заорал кто-то тонким голосом. — Колдовство!

Кто бы взялся пристыдить их? Они были воинами и точно знали, что колдовство мечом не перерубишь.

Слон ещё раз взревел, уже жалобно, но Гаврила, словно ничего не ощущал в это мгновение, вскинул руки, выбираясь из слоновьей туши, пройдя её насквозь. Зверь жалобно всхрапнул и замолк, только ноги продолжали дёргаться и хобот хлестал по земле, но через несколько мгновений всё утихло, только слышалось, как Гаврила мокро хлюпая ногами, застряв, ворочается в слоновьей туше, но нужды в подвигах уже не было. Рабы, увидев силу, что теперь была на их стороне, волками набросились на стражу, а та, после того, что Гаврила тут сотворил, почти не сопротивлялись.

— Режь их, гадов! — заорал Мусил, почувствовавший, что пришло, наконец, время мести. — Режь, чтоб на семя не осталось!

Опустив своего покойника, Мусил окинул профессиональным глазом поляну, но рабы и сами справлялись. Им хватило хорошего примера. Его помощь никому тут не была нужна. Никому, кроме Гаврилы.

Воин помнил, чем кончилось для того геройство в прошлый раз, и, отбросив всё ещё дёргавшего ногами стража, бросился к Масленникову, спеша успеть добежать раньше, чем тот потеряет свою силу и станет добычей любой, пусть даже и не особенно крупной мухи.

Он всё-таки не успел. На его глазах Масленников словно надломился и упал…

Рядом с кучей мяса, в которую превратился слон, было липко и страшно. Гаврила побуйствовал там на славу! От одной половинки не осталось почти ничего, кроме кровавой лужи, быстро уходившей в землю. Другая половина, почти целая, торчала из кустов, листья которых дёргались от капель крови, стучавших по ним словно капли крупного дождя. Гаврила лежал тут же, зарывшись головой в груду поломанных костей и порванных кишок.

Где-то рядом орали умирающие, кто-то убегал, треском веток отмечая путь бегства, но здесь было тихо. То, что Гаврила совершил, в глазах бывших рабов выглядело чудом, и никто не решался ни повысить голос, ни даже нарушить тишину. Наконец кто-то шёпотом спросил.

— Он жив?

Не дрогнув лицом, Мусил склонился над второй половиной и, ухватив за ноги, потянул героя наружу из кровавого месива. Тот дёргался, слабо шевелил руками, с которых на перепаханную ногами землю срывались тяжёлые, липкие капли. Со стороны непонятно было — оживает ли Гаврила или, наоборот, с этими подёргиваниями их него уходят остатки жизни.

— Да его бревном не задавишь! — сказал Марк, надеясь, что Судьба услышит и сделает как надо. — Такому молодцу, да помереть?

Гаврила выныривал из небытия частями.