Тень за правым плечом

Почему-то мы все, живя второй десяток лет в Чехословакии, никогда не учили чешский: в нашей Моравской-Тршебове жили одни немцы, так что он не был и нужен, а в Праге обычно удавалось обходиться смесью из немецких, французских и русских слов. Но в сумочке у меня на всякий случай всегда лежал маленький разговорник, в котором, по уверению его авторов, содержались уже готовые чешские фразы на все возможные случаи. Заплатив за билет, я достала книжку и стала ее перелистывать. Автор действительно хорошо знал жизнь: почти все фразы там были с жалобами – и все прекрасно подходили к моему нынешнему состоянию. «У меня болит голова», «мне плохо», «я чувствую жар», «у меня болит живот», «я умираю» – все это я могла теперь сказать по-чешски, но кому? Зато одну крайне необходимую мне фразу я оттуда извлекла: хоть она и звучала практически по-русски, но все равно было очень приятно, сев рядом с вокзалом Брно в таксомотор и показывая на отъезжающий автомобиль Мамариных, бросить шоферу «едьте за тим аутем».

Очевидно, таксист читал те же сыщицкие рассказы, что и я, разве что в других переводах, поскольку вел себя так, чтобы возбудить максимум подозрений: горбился за рулем, натягивал свою шляпу по самые уши, резко обгонял машины, имевшие несчастье влезть между нами и мамаринским такси, и в результате тащился прямо за ним, чуть не упираясь ему в хвост – при этом внимательно изучал меня в зеркале заднего вида, так что каждый раз, поднимая взгляд, я видела в нем его круглые от возбуждения глаза под низкими полями шляпы. Хотелось бы, чтобы его не разочаровывать, достать револьвер и прокрутить барабан, но револьвера у меня не было, так что пришлось с суровым видом покопаться в сумочке; надеюсь, он был удовлетворен. К счастью, в переулке, где они поселились, было полно и других гостиниц, соперничавших между собой затейливостью подъездов и величием швейцаров: мне же, собственно, хотелось одного – найти номер с видом на улицу. Без труда его раздобыв, я провела очередную бессонную ночь, глядя на постепенно пустевший переулок. После полуночи пошел дождь. Отражения редких фонарей дробились на мокрых булыжниках; под навесом гостиницы наискосок (не той, в которой жили Мамарины) курили три или четыре проститутки, либо не нашедшие покупателей на свои прелести, либо уже ублажившие их и вкушавшие заслуженное освобождение. Я сидела, не зажигая огня, покуда не начало светать: сперва картина в окне как будто помутнела, словно на неудачной фотографии, после поблекла, и наконец волглый, мокрый день полностью осветил узкую неприветливую улицу.

Из-за дурной погоды или по отсутствию любопытства (Мамарина, сколько я ее знала, не интересовалась ни музеями, ни архитектурой) они просидели в гостинице бо́льшую часть дня, так что я даже стала беспокоиться, не вышли ли они черным ходом. Тревоги мои оказались тщетными: ближе к трем часам швейцар распахнул перед ними дверь (не дождавшись, увы, от прижимистого жениха даже скромного подношения) – Мамарина в пышном, уже знакомом мне коротком белом платье, Гродецкий в новом, очевидно, специально пошитом для этой оказии сюртуке, и Стейси в чем-то темном, чуть не в гимназической форме – я не могла разглядеть, поскольку слезы снова выступили у меня на глазах. Здесь мне не нужно было следовать прямо за ними, опасаясь быть узнанной: я заранее выяснила у портье, где расположена единственная в городе православная церковь, и не торопясь отправилась туда, держась на приличном расстоянии от них, хотя и не теряя полностью из вида.

Церковь выглядела так, словно ее построили из детских кубиков, причем только что, буквально несколько дней назад: вокруг еще стояли строительные леса, а внутри пахло краской. Еще идя туда, я беспокоилась, что в церкви, кроме меня, не окажется никого постороннего. Наше знакомство с Ма-мариной началось пятнадцать лет назад при таких же обстоятельствах: я не думала, что, увидев темную фигуру под вуалью, она немедленно вспомнит об этом, но не понимала, что делать, если у них снова не окажется нужного человека для совершения таинства. Может быть, где-то в глубине души я была бы и рада выскочить, как ангел из коробочки, чтобы посмотреть на их изумленные лица, но для этого нужно обладать большей тягой к сценическим эффектам, чем есть у меня: нам же предписано оставаться в тени.