– Я ни раз говорил, что вокруг России плетутся заговоры! – воскликнул генерал Дугин. Работа по разоблачению международного заговора его больше устраивала, чем расхлебывание собственных промахов в деле с чахлым денежным броневиком.
– Дело не в заговоре, а в том, что только мы видим ослабленную Россию, которая усилиями пропагандистов якобы находится на подъеме, поэтому правящий класс и вы, финансовая деловая элита, обязаны сохранить и преумножить ее богатство. Какие угрозы выявлены на сегодняшний день по этому направлению? – сказал Вышегорский.
– Нам указано, что наша заявка на участие в аукционе выполнена с грубыми нарушениями правил, поэтому нас допустить не могут. Обычный наглый предлог! – сказал Болдин, не скрывая своего раздражения.
Если бы в кабинете находились лидеры конкурирующей банковской группировки или лоббисты из правительственного учреждения, ответственного за справедливую организацию продаж государственных пакетов акций, то он бы , наверняка, набросился на них и перегрыз их подлые глотки. Никакая сила не смогла бы ему помешать в это мгновение, и он бы с восторгом отъявленного маньяка плавал бы в лужах их мерзкой крови. Его банковская жизнь состояла далеко не только из красивых машин, шикарных костюмов, дорогих кабинетов, фуршетов и презентаций; в ней было много пота, грязи и даже элементарного рукоприкладства. Болдин вспомнил, как однажды нанес точный удар в челюсть одному дельцу, посмевшему предложить ему покинуть здание биржи и этим отказаться от покупки партии цветных металлов, являвшихся частью цепочки в большой игре. Именно с той игры пошел его бизнес, и неизвестно, как бы он развивался, не прояви он в критическую минуту решительность.
Пострадавший, безусловно, представлял не себя, за ним стояли, и именно это заставило махнуть кулаком. “Вас здесь нет, господа, но вы все видите. Вам обо всем подробно расскажут. И это я вам нанес символический удар. Поэтому будьте готовы к моему настоящему удару, который я еще нанесу”. После этого несколько дней, несмотря на усиленную охрану, приходилось скрываться, носить бронежилет, но в большей степени развивать дипломатию в кабинетах правительственных чиновников.
В этот день, поздно вечером, в кабинете руководителя банка на закрытом заседании Правления был утвержден план мероприятий по установлению контроля над нефтяной компанией. Вышегорский взял на себя задачу нейтрализовать недобросовестных конкурентов, хотя и обозначил ее в общих чертах, совершенно не понятных Болдину, иначе бы долго пришлось убеждать собеседников в правильности такого выбора.
На выходе из правительственного департамента, который посетил Вышегорский, прорабатывая вопрос с нефтяной компанией, он встретил женщину по имени Алла. Она выглядела на тридцать, реально было около сорока. Когда-то на курсах повышения квалификации судьба познакомила их, но не свела, чего безуспешно добивался Вышегорский. Алла всегда отличалась открытым и дерзким характером и в любой кампании была почти единоличной обладательницей самой сверкающей внешности, что давало ей возможность быть бесконечно любимой всеми, кто был молод, весел и в меру беспечен. По-женски упорная и любопытная, она быстро вышла замуж, родила ребенка и развелась, чтобы с новым избранником составить более блистательную и зажиточную по старым понятиям пару. Дважды совершенный обряд замужества, развод и ребенок не помешали ей сделать вполне успешную карьеру. Она гордилась этим, как наседка гордится тяжестью высиженного яйца, и по этой причине бывших одноклассников старалась не замечать, если не считать непродолжительных разговоров по телефону.
– Какими судьбами? – сказала она на правах своеобразной хозяйки солидного дома. Она была уверена, что Вышегорский здесь не работает, потому что не мог подняться туда, куда попала она. – Вот не ожидала тебя здесь увидеть. Пришел бюджетные деньги просить?
– Почему так решила? – сказал Вышегорский, не в силах сдержать улыбку, отпечатавшую на его лице и радость, и снисходительность одновременно.
– В правительство ходят только просители! Хоть бы кто пришел и сказал “На!”.
– Я готов сказать это слово.
– Да что с тебя, дорогой, взять!
– Меня. Или люди вам не нужны? – сказал Вышегорский.
– Сколько лет мы не виделись? Лет пять? – сказала Алла и как-то по-женски наигранно вытянула губы. – А ты постарел.
– Спасибо, – ответил Вышегорский и не упустил случая ответить на нелюбезность ответной колкостью. – Ты тоже далеко не помолодела.