Тень Земли

Он рассказывал о своем мире, о Тайяхате, где родились пятнадцать поколений его предков; о планете, где стояли города Бахрампур и Новый Орлеан, Бомбей и Смоленск, Выборг и Чистополь, где Днепр и Ганг сливались в великий поток Миссисипи, и на правом его берегу жили русские и индусы, шведы и американцы, финны и поляки и многие другие – уже не земляне, а выходцы с Колумбии или Южмерики, Сельджукии или России, нашедшие здесь свою родину, считавшие этот мир своим – во всяком случае, ту его часть, что называлась Правобережьем и была предназначена для людей. А в Левобережье, среди дремучих лесов и великих гор, обитали четырехрукие аборигены планеты, которых одни из пришельцев называли ракшасами, другие – демонами, а третьи – фохендами. Но не были они ни тем, ни другим и ни третьим; они являлись тайят, расой упрямых гордецов, не признававших чужих обычаев и власти, не веривших ни в дьявола, ни в Бога и подчинявшихся лишь своим Ритуалам – Оскорблений и Празднеств, Приветствий и Представлений, Поединков и Битв, Почитания Предков и Кровной Связи, а также иным, которые всякий желавший их признания должен был изучить и выполнять в точности, не отступая ни на гран, – ибо тайят не ведали, что такое компромисс и отступление. Еще он рассказывал о своем отце, ксенологе Филипе Саймоне, и покойной матери, о тетушке Флоренс, от которой сбежал в десять лет, о Наставнике Чочинге Крепкоруком, о его женах Ниссет и Най и сыновьях Чоче и Чулуте, о Чие, своей подружке, о сестре ее Чиззи, о Цоре и Цохани и о Чи-маре, в которой прошла его юность; рассказывал о Колумбии и других великих мирах, где жили миллиарды людей, и о пустынных, но благодатных планетах, где обитали немногие – десять тысяч, или тысяча, или один человек, желавший уединения и покоя; рассказывал о Пандусе, о паутине трансгрессорных станций, что оплела обитаемые миры, связав их нерасторжимой сетью, и о прорехе, зияющей в ней, о черной Дыре Мира Исхода, более недоступного, чем любая из самых Далеких Галактик.

О многом говорил он в тот день, а когда закончил рассказ, Мария спросила:

– Там, на звездах, в мирах, где живут теперь люди, там тоже бывает такое?..

Руки ее пошли вверх, изобразив округлость мешка, потом левая замерла, как бы удерживая этот призрачный мешок на веревке, а пальцы правой вытянулись, раскрылись кайманьей пастью и резко сомкнулись в кулак. Саймон, помрачнев, кивнул:

– Бывает. Не такое, так другое. Правда, это считается преступлением, а преступников мы отправляем в Каторжные Миры. В них, поверь мне, также весело, как…

Как в аду, хотел он сказать, но Мария со вздохом закончила:

– Как здесь, на Земле… – Слезинки повисли на ее ресницах, она смахнула их кулачком и пробормотала: – Это ведь тоже каторжный мир. Место, где человека могут закопать в муравейнике или бросить в пруд кайманам, мир насильников и убийц…

– Не обижай меня, равняя с насильниками; я ведь тоже убийца, – произнес Саймон. – Этакий убийца-санитар, уничтожающий крыс и бешеных собак. – Он провел пальцем по лезвию клинка, ухмыльнулся и добавил: – Знаешь, есть у меня шнурок, очень длинный шнурок вроде ожерелья. Я тебе его покажу – как-нибудь, когда мы познакомимся поближе. Так вот, на нем нанизаны кости тех, кого я убил – кости собак, разумеется, не крыс. Для крыс там не хватило бы места. Веришь?

Мария нерешительно улыбнулась. Конечно, она не поверила, хотя он сказал чистую правду.

Через день-другой Гилмор окончательно оправился, и теперь две пары глаз, черные – Майкла-Мигеля и карие Марии, глядели на Саймона с немым вопросом.

Как там у вас, среди звезд?

Среди звезд было разнообразно.