Тень земли

— Враги найдутся, — буркнул Алекс. — Тот же Хорхе с его крокодильерами или черные Пименталя.

— Их шестеркам не бросишь. — Дон Грегорио погасил сигару и швырнул ее в пропасть, за резные перила беседки. — Свара с Хорхе и Пименом — это уже Передел… Большой Передел, как во времена домушников! Пока не в наших интересах, Алекс.

— Ладно! — согласился светловолосый, не спуская глаз с блондинки. Она приподнялась на колено и начала стряхивать песок; груди у нее были полными, упругими, с алыми вишнями сосков. — Ладно! Двести так двести! А что потом?

— Это ты скажи, что потом. — Старик насмешливо прищурился. — Ты наследственный спец по военной части. Мое дело — налоги драть, Сильвер у нас — страж спокойствия, а ты — Анаконда и главный «штык»! Тебе и решать, сокол мой.

Алекс нерешительно ухмыльнулся, наблюдая, как девушка, стряхнув с плеч песок, отжимает волосы.

— А что решать? Отступим к мосту, к Харбохе. Вследствие временных неудач.

— Э, любезнейший, так не пойдет! — Протез лязгнул, дон Хайме привстал, опираясь рукой в перчатке о подлокотник кресла. — Зачем нам поражения и неудачи? Для нас — поражение, для Хорхе — победа! Зубастый он, этот Хорхе… Сделаем вот как: победоносное наступление приостановлено, ибо старый скряга Хайме прекратил финансировать операцию. Отсюда — трудности с углем, мазутом и патронами… Без угля паровик не ездит, припасы не доставить, а кораблями тоже не подвезти — из-за алчности «торпед», которым не хватает патриотизма. Думаки пусть заявят протест, а дон Грегорио и дон Алекс его поддержат, как и подпевалы из прочих департаментов. А я поплачусь: «торпеды» вздули дань за перевоз, финансовый кризис в державе, казна — три с половиной песюка, готов уйти в отставку. И спустим все на тормозах. Или свалим на Трясунчика.

— Ума палата, — уважительно произнес дон Грегорио, раскурив новую сигару. — Не возражаешь, Алекс?

Тот пожал плечами:

— Не возражаю. Двести голов, сотня пленных, и наступление будет приостановлено. С Федьки-Фиделя — бочонок пульки.

— И столько же — с меня, благодетель. К свадьбе твоей, шестерок поить, — сказал старик, почесывая щеку. — Ну, милостивые доны, не пора ли заняться «торпедами»? — Он покосился на лысоватого, дождался согласного кивка и вымолвил: — Тут случай ясный, соколы мои: мытари их обнаглели, вдвое за провоз дерут, а у Хосе-Иоськи крыша поехала — дела забросил, кораблики в луже пускает да кормит срушников дерьмом. Надо же, пообещал Сапгию целый флот броненосцев во главе с «Полтавой»! А пан Сапгий у нас не дурак, совсем не дурак… Как бы своих людишек не заслал для проверки, а это нам и вовсе ни к чему… Так что же? Будем кончать Трясунчика?

— Будем, — согласился дон Грегорио. — Я кого-нибудь подыщу из мелкоты, из вольных отстрельщиков…

— Не лучше ли сдать Трясунчика крокодильерам? — предложил молодой.

— Не стоит. Слишком уж звероватые, а Хосе-Иосиф все-таки дон… Пусть отойдет пристойно, с миром.

Девушка на пляже присела, широко расставив колени, и Алекс, глава Военного департамента по прозвищу Анаконда, судорожно сглотнул.

— Хороша кобылка? — Дон Грегорио изобразил улыбку. — Не терпится, а?

— Стерплю. Недолго осталось. — Алекс побагровел и, желая замять неловкость, тоже оскалился в усмешке. — На такой кобылке только и гарцевать в пампасах за мостом или в Пустоши… Лихое место эта Пустошь, опасное — без резвого коня! Одни изгои да ранчеро… А еще, доносят, сумасшедший поп в Дурасе объявился — божий человек, а трех диких пришиб. Разом!

— Выходит, судари мои, я их не зря прикармливаю, попов-то, — заметил дон Хайме. Потом спросил — правда, без особого интереса: — А дикие чьи?

— Из шайки местных отморозков. Под Огибаловым ходят. Был такой сборщик-мытарь у «плащей», брал налог за пульку… Не донес хозяину песюков, вот Монтальван его и выгнал.

— Зря выгнал, — произнес дон Грегорио, поджав губы. — Я бы бросил ублюдка кайманам. Или подвесил над муравейником — за ребро да на крюк!

ГЛАВА 3

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа нарекаю тебя Николаем-Никколо!

Саймон перекрестил младенца и сунул его в руки матери. Паренек попался спокойный; не пискнул, не вякнул, а лишь таращил круглые глазенки — черные, как у Поли-Пакиты, внучатой племянницы старосты Семибратова. А вот волосики были у него точно редкий светлый лен — в отца, Ивана-Хуана, который приходился Семибратову троюродным племянником и тезкой. Все жители деревни состояли в ближнем и дальнем родстве, но брачные связи меж ними не приводили к вырождению — тут сказывался приток иной крови, афро-американской. Семибратовка — семь крепких усадеб-фазенд вдоль широкой улицы — стояла на своем месте без малого два столетия, со времен Большого Передела, и за этот срок приняла многих чужаков, белых, черных, бронзовых и шоколадных. Пришлецы женились и тут же делались чьими-то свояками либо зятьями; ну а дети их были уже кровь от крови семибратовскими.