Тень земли

Саймон встрепенулся, припоминая, что сообщалось в читанной им истории российско-украинского конфликта. Одесса, флот, «Полтава»… Кажется, крейсер, ракетоносный тримаран, самый мощный из боевых кораблей… Интересно, доплыл ли он до бразильских берегов и куда его подевали? Спросить у Мигеля? Или обождать, не подгоняя скакуна удачи?

Спросить, решил он наконец, но осторожно и о другом. Про самого Гилмора, Мигеля-Майкла… Майкла, не Михаила… А почему? Да и фамилия его была для Саймона загадкой; тут ощущался не иберийский аромат, а скорее влажные запахи плывущих над Темзой туманов.

Отхлебнув из кружки, он пробормотал:

— Очень любопытно… кто, откуда и чем знаменит… об этом нам в семинарии не говорили… Вот видишь, Мигель, в Архиве не только плесень пополам с протоколами! Если б мы познакомились в Рио, в те годы, когда я учился, а тебя еще не сослали, я мог бы с твоей помощью узнать о своих предках, о Горшковых из Харькова… Надеюсь, это не запрещено?

— Н-не запрещено, однако н-не… н-невыполнимо, — ответил Майкл-Мигель, подперев потяжелевшую голову кулаком. — Древние записи — те, в Форту, где есть поименный список беглецов, — были н-не на бумаге, а н-на… н-на памятных дисках. Их без м-машин н-не прочитаешь… без спе… спе-ци-аль-ных м-машин, какие сейчас н-никому н-не сделать… Об этом вам говорили в се… в семинарии, б-брат Рикардо?

Саймон пропустил вопрос мимо ушей.

— Выходит, о собственных предках ты тоже ничего не знаешь, Мигель?

Его собеседник уже с трудом ворочал языком:

— Знаю… в-все знаю… от прадеда — к деду… от деда — к отцу… как по живой це… цепочке… н-никаких записей н-не надо…

— Устная традиция, — произнес Саймон, придерживая Мигеля-Майкла за пояс. — Я понимаю. Обычай местных уроженцев.

Гилмор на мгновение протрезвел и уставился на него мутным взглядом.

— М-местных? Это в каком же смысле м-местных? Теперь м-мы все тут — м-местные!

— Я не хотел сказать ничего обидного, Мигель. Я имел в виду, что ваша семья — из коренных бразильцев. Бразильцев, не бразильян.

— С-с-с… с чего т-ты взял, б-брат Рикардо? — Гилмор заикался все сильнее.

— С этого, — Саймон накрыл рукой темные длинные пальцы учителя. — Может, и есть у тебя русские предки, Мигель, но чернокожих гораздо больше. А их на Украине не водилось. Ни в Харькове, ни в Одессе, ни в Крыму.

— О… ошибаешься, б-брат Р-рикардо… — Гилмор начал медленно сползать под стол. — В Ха… Харькове… б-был… б-был… интер… ин…

Саймон склонился к нему, пытаясь разобрать невнятное бормотание, но тут грохнул выстрел, и два всадника промчались улицей, вздымая клубы пыли. Первый, рыжий Пашка-Пабло, выпалил еще раз; другой, рослый угрюмый парень по кличке Филин, молча спрыгнул с лошади, схватил кувшин с хмельным и опрокинул его над разинутой глоткой.

— Едут! — закричал Пашка, размахивая карабином. — Едут, дядька Иван! Сотня жлобов, а с ними — главная гнида! И телеги у них, много телег! Видать, тапирий блин, рассчитывают поживиться!

Саймон пошарил за поясом, нащупал фризер, потом встал, подхватив Майкла-Мигеля под мышки, и отправился в свою комнату под звонницей. Вокруг царила организованная суматоха: женщины тащили в церковь детей, мужчины и парни вставали к окнам, кто с ружьем, кто с вилами или мачете, мальчишки постарше лезли на крышу, чтобы следить за продвижением неприятеля, Педро Ушастый прятал жбаны со спиртным, а Филин, двигаясь с другого конца стола, допивал все, что осталось недопитым. Пашка, отдышавшись, пристроился у церковных врат, щелкая затвором карабина и корча жуткие гримасы; Семибратов орал, мотая пегой бородой, распоряжался: кому дверь закрывать, кому задвинуть засовы, кому из подростков мчаться в Колдобины и Марфин Угол, молить о помощи. Лицо у него было мрачным, однако глаза воинственно сверкали — ни дать ни взять, рязанский воевода перед нашествием татар. Саймон, устроив мирно храпевшего учителя, повесил на шею серебряный крест, покосился на алтарь, где за иконами и чашами был спрятан его «рейнджер», хмыкнул и направился к старосте. Палить ему тут не хотелось, а меньше того — швыряться гранатами.

— Я с ними разберусь, Иван-Хуан. — Он тронул Семибратова за плечо. — Пусть только ваши не стреляют. Проказу придержи и остальных, кто с ружьями и помоложе. Вдруг попадут! Крови потом не оберешься.

— Какая стрельба, брат-батюшка? — староста пошевелил мохнатыми бровями. — Откупимся! Их дело, понимаешь, грабить, а наше — показать, что просто так не расстанемся с добром. Вот прискачут парни из Колдобин, а может, еще из Марфина Угла, тогда торговля и начнется… И то сказать: за этот год два раза плачено, а с тапира три шкуры не сдерешь! Вот только праздник нам подпортили. А так — договоримся! Не впервой!

— Слушай, паханито, — Саймон взял Семибратова за грудки и слегка встряхнул, — на этот раз ты с ними не договоришься. Они за мной пришли, не за тапирьей шкурой — меня им и отдай. Я уведу их из деревни, а там…

— Что — там? — набычился Семибратов. — Ты, брат-батюшка, знатный боец, ежели Пашке верить, так ведь их не трое — сотня!

— Бог поможет, — сказал Саймон. — Ты в Божью помощь веруешь, Иван-Хуан?