Тень Земли (Дилогия о Дике Саймоне, Книга 2)

Но страх внушался лишь силой и умением; так говорил Наставник, так утверждали инструкторы ЦРУ, и эта истина была, разумеется, бесспорной. И в соответствии с ней Саймон решил, что встретится с донами в тот момент, когда не будет сомнений в его превосходстве и силе. Он должен переиграть их - тут, на Земле, власть над которой принадлежала им; он должен внушить им ужас - в лесах войны, где они считались кайманами и ягуарами, хоть были всего лишь стаей крыс.

Таким был явный путь, и Саймон уже обдумывал акции устрашения, не забывая, впрочем, и о тайных дорогах. Куда они вели? В Форт и древний Архив, о котором рассказывал Гилмор? В резиденции власть имущих? К "торпедам", имевшим какую-то связь с заокеанскими странами? На улицы Рио, в таверны и кабаки? В гавань, к пирсам и кораблям? В другие города? В Разлом? В Чилийский и Аргентинский протектораты?

"Куда б ни вели, - подумал Саймон, спускаясь по лестнице, - я их пройду. Но начинать, пожалуй, надо с Архива... Или с какой-нибудь крупномасштабной операции по истреблению крыс".

Внизу люди Гробовщика грузили последние туго набитые мешки. В мешках позванивало, но не шуршало - бумажные банкноты тут доверием не пользовались. По двум причинам, о коих Саймон уже знал, и обе были довольно вескими. Во-первых, НДБ скомпрометировало идею бумажных денег; во времена домушников их выпускали километрами для пополнения казны, пока не случился Большой Передел. Домушников побросали кайманам, и в целях оздоровления экономики сменили печатный станок на штамповочный пресс. Серебра в ФРБ хватало; его добывали в неистощимых аргентинских рудниках, и это явилось второй причиной, чтоб отказаться от ненадежных клочков разрисованной бумаги. Монеты чеканили разных достоинств, от десяти до четверти песо, но все кроме медных гривен, именовались песюками.

Люди Пако набились в фургон, а сам Гробовщик, развалившись на заднем сиденье лимузина рядом с Филином и Проказой, любовно перебирал блестящее серебро.

- Большие деньги - хорошо, но очень большие - еще лучше, - заявил он.

- Кто бы спорил, - отозвался Пашка, а на лице молчаливого Филина изобразилось одобрение. Пако поскреб лысину.

- Тысяч семьсот огребли, аж колеса на тачке проседают!

Считай, трехмесячная Монтальвашкина выручка, всех "плащей", сколько их ни есть. И делиться ни с кем не надо... Ну, и куда такие деньги пустим, дон Кулак?

- В дело, - проинформировал Саймон.

- В какое?

- Не понимаешь?

Монеты из ладони Пако с тонким звоном посыпались в мешок.

- Понимаю, чего ж не понять. Бог соображалкой не обидел. В дело так в дело. На трапезу, скажем, на вилки всякие, сковородки, ложки-ножики и на ручки, чтоб за ножики держались... Так, э? А кушать-то с кого начнем? С самых крутоватых или с тех, кто помягше будет?

- А что, есть и такие? - поинтересовался Саймон, усаживаясь за руль.

Этот вопрос заставил Пако погрузиться в размышления - похоже, среди намеченных к трапезе слишком мягких не водилось. Не дождавшись ответа, Саймон обернулся, посмотрел на его задумчивое лицо и промолвил:

- Ну, если ты все понимаешь, так скажи, согласен или нет?

- А что говорить? После таких-то дел. - Пако пнул лежавший в ногах мешок. - Теперь все пути-дорожки мне отрезаны. И мне, и моим отморозкам. Теперь от дерибасовских да синезадых пощады не жди - либо нас стрескают, либо мы их схаваем. Но я не жалею. Не стоит в "шестерках" бегать, если выпал шанс повластвовать! Пусть даже не одному, а на пару с тобой. Так что нынче ты - наш дон, я - твой пахан, и все мы, - тут Гробовщик покосился на Пашку и Филина, все мы, сколько нас есть, "железные кулаки". Новое, значит, бандеро. Стоит отметить, э?

- Попозже отметим, - пообещал Саймон, коснувшись рычага. - Я к тебе приду, Гробовщик. Приду, и потолкуем, с кого начинать. С мягких или с жестких.

- С такими-то деньгами я бы... - откликнулся Пако, но тут взревел мотор, заглушив конец фразы.

Через пару дней Саймон сидел в подвальной камере под "Красным конем", устроившись на хлипкой табуретке. Подвал использовался как холодильник и помещение для доверительных бесед - иными словами, как пыточная. Пако Гробовщик хоть и сотрудничал с "плащами", был предводителем шайки вольных, каких в бразильянских городах насчитывалось немало. Этот статус являлся промежуточным между бандеросами и дикими изгоями; вольные относились к той необходимой прослойке, откуда крупные кланы черпали "шестерок", отстрельщиков и топтунов и куда временами спихивали грязную работу - а заодно и ответственность. В силу этих причин вольные были столь же полезны, как гаучо, и даже еще полезней, ибо не рассматривались как структура организованная и не числились внешними либо внутренними врагами. Им можно было поручать самые разнообразные дела: отлов невольников и беглых отморозков, торговлю девушками и спиртным, экзекуции, экспроприации и ликвидации, а также разборки с несогласными и недовольными. Само собой, такие рандеву являлись крайне деликатными и требовали уединения, интимности и кое-каких приспособлений.