Тень Жар-птицы

— Но надо же за что-то бороться! — Костикова сразу потеряла свою умудренность. Я вспомнил, как они призывала всех уехать из Москвы искать судьбу…

Чагова и Лужина смотрели на нее с усмешкой. Куров иронически, только Оса прищурилась, точно сравнивая нас и ее…

Костикова вздохнула, она больше не спорила.

Мы вышли с Петряковым покурить, ему было не по себе на этой встрече, что-то нас разделило, а что — я не мог понять…

Петряков зевал совершенно безостановочно, а потом сказал, что ради билетов на Райкина три ночи в очереди простоял.

На моем лице, видно, отразилось удивление, и он добавил:

— Моя половина очень его ценит…

— Ты женат?

Он гордо улыбнулся.

— Да, уж год. Она инженер у нас в цехе.

— Красивая?

— Скорее наоборот. И старше меня на три года. Но я ее на десять Лужиных не променяю.

Он вскинул голову с вызовом, точно я спорил.

— Удивлен? Вы же все в классе меня за придурка держали…

Я усмехнулся, в общем, он был недалек от истины.

Улыбка изменила лицо Петрякова, никогда у него такой не видел, такой умной, что ли…

— Я сначала за ней смеху ради волочился, ребята в цехе натравили. А она и не поняла.

Он говорил, не замечая, что сигарета его погасла и затягивается он впустую…

— А тут заболела, ну я страхделегат, пошел навестить. А у нее комната метров девять: тахта, стол — остальное книги. Представляешь, сама накрыта стареньким пальто, наши девчонки в школе такое бы не надели.

Он не на меня смотрел, в окно, точно видел там какие-то картинки.

— Заговорили, она мне — о книгах, о музыке, а я дуб дубом. Только руки толковые. Я на отцовский завод пошел, в его цех, сразу разряд получил, а через полгода стал токарем-универсалом, мне тут же бронь…

Петряков улыбался не мне, своим воспоминаниям, и я только сейчас заметил, какое у него твердое, сильное лицо.

— Ну начал я ее водить в театры, а она меня — на концерт, в консерваторию. Представляешь, вначале весь бок себе исщипал, чтоб не уснуть. А у нее лицо даже красивое стало, так слушала…

Мы присели на подоконник, из комнаты доносилось пение девчонок, они вспоминали школьные песенки, хихикали, но меня к ним не тянуло, если бы Антошка пришла…

— Она меня считала лучше, чем я есть, и я обозлился. Думаю, неужели я дурнее ее? Неужели ей что-то дано, чего я не могу?! Наши учителя меня раз и навсегда в примитив записали, а она все говорила: «Зачем ты притворяешься глупым?» Она и не подозревала, что я и был таким.

Но ведь и Лужина в него верила? Он точно прочел мои мысли.

— О Лужиной вспомнил? А она скучная, чем ее дома и в школе напичкали, то и предлагала. А у моей Галки обо всем на свете свое мнение, представляешь?! И так говорит, так жадна к жизни, заслушаешься, секунда с ней скучной не бывает. Даром что на мордочку Лужиной в подметки не годится.

— Чем же ты покорил свою Галку?

— Я сразу понял, мне книги читать — пустой звук, мозги затупились, я больше со слуха брал в школе. Лужина пересказывала. А тут стал я к теткам подходить, которые в консерватории на входах стоят, расспрашивал, о чем музыка. Они же там давно, все знают и говорят на моем уровне… Расспрошу, а потом Галку веду и уж могу беседу поддержать, как человек. Так и в музее. Сначала похожу в один зал, со смотрительницей потолкую, они наслушались сотни всяких экскурсий, все знают, что экскурсовод шпарит, потом Галке пересказываю…

Мы посмеялись, но я вдруг позавидовал Петрякову. Это же надо так влюбиться!

— А с поэзией труднее. Тогда я начал наизусть учить. Выучу и сам себе читаю, иногда башка и включалась, ведь даже обезьянку можно научить спички зажигать…

Опять мне вспомнилась Антошка — обезьяна с длинным именем вместо хвоста. Не буду врать, давно я о ней не думал, а сегодня…

— Я хочу, чтоб она в аспирантуру подалась, а она требует, чтоб я учился.

— Стыдится, что ты токарь?

— Нет, говорит, что токарем я рожден, как музыкант для музыки. Полезно кругозор расширить. Мое высшее образование для нее необязательно. У меня в пальцах что-то есть, я теперь и не пью совсем, чтоб микроны чувствовать, она считает, что такие руки бывают у одного на сто тысяч…

— А чего сюда пришел? С Мариной ты вроде не ладил…

— Из-за ребят, на всех захотелось посмотреть… Он задумался на секунду.

— Ну а Марина… Она же понимала, что я дурака валяю, воевала, пока папаша ее не заморочил…

Я закурил, вопросительно на него посмотрел.

— Марине я благодарен. Без нее я бы до Галки не дотянулся… Мозги еще она мне начала править…

Варька влетела на кухню злющая.

— Нехорошо, мальчики, столько не виделись, нельзя откалываться…

Мы вздохнули и пошли в комнату, а я подумал, что совсем не умею разбираться в людях…

Потом я долго бродил один, Варька набивалась, но мне надоел ее треск. Иногда по месяцу с ней общался, а иногда — как отрезало. Видеть не мог, злился неизвестно почему… И вдруг в садике возле школы увидел Костикову. Часа три ночи. Интересное кино! Я подошел к ней, она вздрогнула.

— Фу! Испугалась… Такой ты стал здоровенный…

— Что? — туповато спросил я. — До сих пор в ссоре с мамой? Она кивнула.

— Переводы мои принимала, а так — ни строчки. И домой не пустила.

— И тебе негде ночевать? А девчонки?