Читаем Тень жары полностью

– Ай, нехорошо! — пожурила я его. — Вроде из добропорядочной семьи, да и воспитание, скорее всего, получил отличное, в классическом английском духе… А девушек на дорогах пугаешь. Кстати, чем ты занимался за пределами текста? — я подняла глаза в небо, соображая. — Унаследовал дедушкино дело? Вряд ли… Я тебя не вижу в чопорном антураже Сити — ты в детстве слишком много повидал, а детский опыт устойчив, он не пустит тебя в те сферы, где делают деньги, — именно потому, что бизнес неизбежно продуцирует все те беды, через которые ты прошел… Скорее всего, ты избрал за пределами текста карьеру военного. Служил, наверное, где-то в колониальных войсках, к тридцати годам вышел в отставку…

А вообще-то, увлекательное занятие: выстраивать тот или иной персонаж за пределами авторского "DIXI". Золушка в обязательном порядке превратится в страшную зануду и от безделья будет патронировать богадельни. Мальчик-с-пальчик определенно дойдет до степеней известных в политике или бизнесе, хотя я скорее вижу его в роли "капо" какой-нибудь мошной мафиозной семьи: отдать на заклание семерых девочек — пусть и злых, пусть и дочерей людоеда, — способен только тот, для кого кровь людская — что водица.

– Так-так, — улыбнулся незнакомец. — В колониальных войсках, говоришь, служил? А где именно?

Кто ж тебя знает, мало ли у Владычицы морей колоний по всему миру. Возможно — в Индии: грабил индусов, ходил в пробковом шлеме и привязывал несчастных сипаев к жерлам пушек, а потом командовал "Пли!" — что ж, такого рода закалка далеко не бесполезна у нас тут, на Огненной Земле.

– Ты удивительно похож на Оливера Твиста, — я вернулась к машине, запустила двигатель, включила печку, высунулась в окно: — Сэр, экипаж готов, кони сыты, бьют копытом.

Он уселся на свое место, развернул зеркальце заднего обзора, долго в него вглядывался, потом тихо, обращаясь скорее к собственному отражению, нежели ко мне, произнес:

– Оливер Твист, говоришь? Ну-ну…

Если бы я знала, насколько оказалась права.

6

На малой скорости мы сползали с пригорка, оставляя за спиной березы, кресты, груду мусорной травы, из которой торчит ржавый остов венка, увитый бледнолицыми бумажными цветами. Выехав на грунтовку, я остановилась, обернулась и помахала кладбищу на прощание:

– Пока. Мы скоро все здесь соберемся!

– Поедем… — он чиркнул зажигалкой, дал мне прикурить. — Ты, кажется, торопишься?

– Нисколько, — возразила я, глубоко затягиваясь. — Сто четырнадцать дней и… — я сверилась с часами, — шестнадцать часов — это большой срок.

– В самом деле, — согласился он. — Можно многое успеть.

Еще бы, милый друг Оливер, еще бы; сто четырнадцать дней даются человеку один раз — и прожить их надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно истраченные часы, минуты и секунды; эта мысль преследует меня с тех пор, как брат Йорген, с оттенком брезгливости берясь за тугую ручку тамбурной двери, торжественно и скорбно возвестил мне, что двадцать четвертого ноября сего года, в полдень все сущее на земле, все дышащее, цветущее, текущее, мыслящее поющее, кукарекающее, мычащее, произносящее парламентские спичи, поспевающее и увядающее, летающее и ползающее, талантливое и бездарное, гурманствующее и голодающее — словом, все без остатка прекратит свое существование; глупое человечество, сбившее в кровь ноги на каменистых путях тысячелетий, рухнет в белую пыль, испуская дух, — поскольку никак не двадцать третьего или двадцать пятого, а именно двадцать четвертого ноября придет к нам в гости светопреставление.

Благая весть настигла меня недели две тому назад, в семь часов пятнадцать минут утра, в момент шествования по проходу в вагоне электрички и в настроении несколько нервном: дядечка предпенсионного возраста с обширной розовой лысиной, отороченной вспенившимся младенческим пушком, сосредоточенно оттопырив влажную нижнюю губу, крайне неторопливо, часто увлажняя пальцы языком, коротко и стремительно, как у настороженного варана, выстреливающим изо рта, отсчитывал мне замызганные купюры, прежде чем вручить их точное количество в обмен на "Московский комсомолец"… До отхода поезда оставалось минут пять, а мне предстояло пройти еще, как минимум, три вагона.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Другая правда. Том 1
Другая правда. Том 1

50-й, юбилейный роман Александры Марининой. Впервые Анастасия Каменская изучает старое уголовное дело по реальному преступлению. Осужденный по нему до сих пор отбывает наказание в исправительном учреждении. С детства мы привыкли верить, что правда — одна. Она? — как белый камешек в куче черного щебня. Достаточно все перебрать, и обязательно ее найдешь — единственную, неоспоримую, безусловную правду… Но так ли это? Когда-то давно в московской коммуналке совершено жестокое тройное убийство родителей и ребенка. Подозреваемый сам явился с повинной. Его задержали, состоялось следствие и суд. По прошествии двадцати лет старое уголовное дело попадает в руки легендарного оперативника в отставке Анастасии Каменской и молодого журналиста Петра Кравченко. Парень считает, что осужденного подставили, и стремится вывести следователей на чистую воду. Тут-то и выясняется, что каждый в этой истории движим своей правдой, порождающей, в свою очередь, тысячи видов лжи…

Александра Маринина

Прочие Детективы / Детективы