— Они атакуют Крепость. Сангарийцы. Еще один флот. Только что звездоловы мне сообщили. Они наблюдают за боем, Но
помочь ничем не могут. И потеряли связь с Маусом.Глава сорок восьмая:
3032 год н. э
Маус сидел в отцовском кресле, перед отцовским письменным столом. Глаза его были закрыты. Наверное, вот так чувствовал себя отец в тот день, когда он вернулся из Академии. Когда это было? Всего несколько месяцев назад… А кажется, что уже полжизни прошло.
Слишком много всего случилось с тех пор. Слишком многое переменилось. Крепость миновала какой-то невидимый водораздел и выскользнула в совершенно чуждую ей вселенную, полную ненависти, бесконечно враждебную.
Он и сам переменился вместе со своим домом. Многое повидал. Многое совершалось с его помощью, причем такое, где нечем гордиться. Дорога, выложенная желтым кирпичом, дала резкий поворот, и он успел краем глаза увидеть свое семейство со стороны, о существовании которой он до Академии даже не подозревал.
— Я был тогда ребенком, — прошептал он. — Это просто боль взросления. Реакция на столкновение с реальностью.
С реальностью. С той особого вида реальностью, в которой существуют его семья и Легион, а также полчища их причудливых врагов и нагромождения проблем.
Он включил отцовский селектор и вызвал на связь оперативный штаб.
— Есть что-нибудь новое?
— Ничего нового, сэр. Все застыло на месте.
— Держите меня в курсе.
— Есть, сэр.
— Хороший ты оператор, — прошептал Маус, выключив селектор. — На твоем месте я с таким, как я, еще на прошлой неделе потерял бы терпение.
Он поднялся и принялся расхаживать по комнате.
Его не оставляло предчувствие, что вот-вот случится что-то ужасное. Весь день он себе места не находил. А не спалось ему уже несколько ночей подряд.
Если бы хоть было чем заняться…
Маус бродил теперь от шкафа к шкафу, в который уже раз осматривая отцовскую коллекцию. Он совершал такие обходы по меньшей мере раз в день — это, как ни странно, успокаивало.
Внезапно у него мелькнула мысль: не держал ли отец эти талисманы для той же самой цели?
Монеты, куклы, китайский фарфор, книги — все это немые свидетели прошлого, связующее звено в необозримом, вечно протекающем процессе. Ты протягиваешь руку, дотрагиваешься до них и чувствуешь себя частью чего-то неизмеримо большего, чем ты сам. Ты словно куколка оплетен бесконечными незримыми нитями, охватывающими все человечество… Впрочем, все это субъективные ощущения, чистые эмоции.
Все еще не в силах подавить тревогу, он вышел из кабинета и отправился во владения Кассия. По пути ему так никто и не встретился.
Крохотный пустой мирок, в котором совсем недавно обитал Железный Легион, напоминал навсегда умолкшие заброшенные города, причины запустения которых история даже не удосужилась сохранить в своей памяти. Уведите из Крепости двадцать тысяч человек, и она превратится в пустую скорлупу, вздрагивающую от собственного гулкого эха.
В эти дни он улавливал звуки, которые раньше просто не замечал: постоянный шумовой фон, создаваемый системами жизнеобеспечения, обычно забивался людским топотом и голосами. Что-то мистическое, жутковатое чудилось ему в этих звуках. Иногда, проходя по пустынным коридорам служебного яруса, он вдруг застывал на месте, на какую-то долю секунды поверив, что он совсем один блуждает по пустому сооружению, а на семь тысяч световых лет вокруг нет ни одного человека.
В такие моменты он сгибался под навалившимся на него ощущением пустоты, за которым накатывала волна безумного страха. Отчужденность — это не то же самое, что одиночество. Человек, обреченный на отчуждение, живет как бы в пузыре, он не видит людей снаружи. Душой он чувствует их присутствие и понимает, что люди эти станут доступны, стоит только подобрать заветный ключ. Отгороженность эта эмоционального свойства, а не физического. А подлинно одинокий человек отрезан от человеческого общения непреодолимыми физическими барьерами.
Маус знал: он никогда не забудет лицо Феарчайлда в пыточной камере на том астероиде — какое ликование отразилось на этом лице, когда Маус вошел туда. Феарчайлд едва ли не с радостью ожидал пытки, которая подтвердила бы его принадлежность к общему стаду.
Маусу казалось, что он проник в самые глубины сознания этого животного, называемого человеком. Неудачные браки, сохраняющиеся бесконечно долго, жестокость во взаимоотношениях, совершенно противная логике, — большинство людей идут на это потому, что предпочитают боль одиночеству. Даже боль подтверждает принадлежность к чему-то.
— Эта тварь не бывает настоящим солипсистом, — пробормотал он.
Игрушки, купленные Кассием на Горе, по-прежнему стояли нераспакованными. Он хотел было достать их и расставить по полкам, но потом передумал. Ведь это развлечение — для одного только Кассия. Нельзя вторгаться в его частную жизнь.
Он битый час играл в старинную железную дорогу, гоняя поезд взад-вперед, переставляя стрелки, делая остановки на станциях, в разном порядке сцепляя вагоны, пытаясь представить, насколько самый первый владелец этой игрушки отличался от людей его поколения.