Теневая палитра

Его взгляд гипнотическим образом воздействовал на каждое нервное окончание, такой непоколебимый и стойкий, но все равно бушующий, словно кто-то заключил настоящую бурю в стеклянную бутылку и после сотворил из ее осколков два невероятно красивых глаза. Тепло стало подниматься по моей руке, и я почти поверила, что это Уилл передает мне силы и храбрость для безумного действа, которое вот-вот развернется посреди гостиной. Но потом его грудь поднялась и опустилась с таким трудом, что боль пронзила и меня саму.

Я должна что-то сделать, пока он не истек кровью.

Вспышки блеклых картинок проносились перед глазами, звук расстегивающейся молнии на тканевой аптечке, воспоминания и кошмарные сны, в которых я была причиной смерти дорогого мне человека, – все это разом обрушилось на мою голову. Но я продолжала выполнять механические действия, руководствуясь тихим успокаивающим голосом Уилла и легким поглаживанием его окровавленной руки по моему подрагивающему обнаженному плечу. Я цеплялась за него, как за край обрыва, в который ни при каких обстоятельствах не хотела сорваться, и уж тем более не могла позволить, чтобы и Уилл упал со мной.

Глава 17

Джош

Расположившись на мягком ковре передо мной, Элси полностью сосредоточилась на ране. Ее брови были сдвинуты, создавая на маленьком лбу вереницу хмурых складок; нижняя губа припухла и покраснела от того, сколько раз она стискивала ее зубами, нервно пожевывая. Я не мог оторвать глаз от ее лица.

Такая храбрая и такая безупречно красивая.

Она бормотала себе под нос, что я спятил и несу бред, возможно, и так, только вовсе не от полученных ран, которых на моем теле было гораздо больше, чем ей посчастливилось увидеть, а от ее близости и прикосновений. Они не причиняли боль, только распаляли мою потребность в том, чтобы она продолжала ковыряться в долбаном кровоточащем порезе, очищая его от грязи марлевой салфеткой, смоченной в антисептике. Я бы мог бесконечно подставляться под пули и ножи, если это мой единственный шанс получить ее тепло и заботу.

– Я убрала грязь. – Она облизала пересохшие губы и подняла на меня блестящие страхом бездонные карие глаза. Я всегда поражался, как непривычно привлекательно выглядела блондинка с таким глубоким шоколадным оттенком радужек. Единственное темное, что в ней было. – Что дальше?

– Теперь нужно зашить, – ответил я, наблюдая, как искажаются ужасом ее черты после моих слов. Нервный смешок дополнил картину волнения, и Элси закрыла глаза, вздыхая.

– Это просто кошмар, я сейчас проснусь, дай мне всего минутку. – Она качнула головой, отчего ее растрепавшиеся волосы каскадом упали на побледневшее лицо. Еще один смешок. – И ведь я сама подписалась на эту поездку, подумать только, – пробормотала себе под нос.

– Я заплачу тебе больше, – бросил я, но сразу же пожалел об этом.

– Дело не в деньгах! – крикнула она, раздувая ноздри и пронзая меня озлобленным взглядом. – Как ты не понимаешь, что можешь получить заражение? Тебе нужна настоящая помощь, а не домашний кружок кройки и шитья! Ничего из этого не стоит твоих чертовых бумажек!

– Мне не нравится больничная еда, так что я все равно пас. – У меня хватило наглости усмехнуться, за что тело наградило меня острой болью.

Элси стиснула зубы, и в ее глазах стала скапливаться влага, из-за чего они превратились в жидкое стекло, на поверхности которого теперь отражался каждый мой грех.

– Ты едва держался на ногах, когда вошел. Что, если бы ты упал где-нибудь и истек кровью посреди улицы? – тихо спросила она, не скрывая обиды и боли. – Что, если бы ты умер?

– Некоторые люди мертвы еще до наступления смерти, Фиалка.

Удивленный вздох слетел с ее приоткрытых губ, и я поборол в себе желание спросить, не вызван ли он новым обращением. По выражению ее лица знал, что она хочет задать вопрос, но не решается, поэтому снова провел кончиком большого пальца по ее плечу, отвлекая. Боюсь, что у меня не было ответов на половину того, что она хотела бы узнать. Россыпь мурашек пробежала по нежной коже вслед за моим невесомым движением, но Элси была упряма, игнорируя это; она поднялась на колени, придвигаясь ближе и осматривая порез.

– Что сегодня случилось? – спросила, отбрасывая использованную салфетку на пол и вынимая набор для зашивания ран. Больше не смотрела на меня, тщательно обрабатывая руки, и лишь с третьего раза попала нитью в игольное ушко. – Это будет больно, – рассуждала она вслух, не выжимая из меня слова, а я все равно знал, что придется солгать. Еще слишком рано, чтобы поведать ей о том, как часто мои руки были окрашены чужой кровью. Ее было так много, что впору было бы захлебнуться, и, может быть, в моем мире правосудие шло рука об руку с насилием, но в ее не было места этой тьме.