Рюск лишь чуть-чуть приподнял бровь, чувствуя себя монахом с Глухих гор, переполненным терпением, словно чаша — водой.
Еще заморочки? Ожидаемо. А они уже так близки к цели!..
В длинном, похожем на коридор, помещении, заполненном бумагами, их ждал канцлер.
— Вы? — вырвалось у Эдама. Он шумно выдохнул.
Этого человека он встречал прежде всего раз в жизни. Подростком. После освобождения Амирана и распределения его обитателей по приютам.
Канцлер тогда навестил амиранских мальчишек-экраны, заглянул в комнату в интернате, где их держали. Тогда еще вполне молодой мужчина с легкой сединой, сейчас же старик с тусклыми глазами и дрожащей ладонью, держащей пухлую папку с бумагами.
Двадцать лет назад слова канцлера не показались Эдаму важными, однако запомнились. Сейчас они открыли ему другой свой смысл.
... «устройте судьбу каждого. Мы виноваты перед этими детьми... Я виноват. Позаботьтесь, и чтобы никакого контакта, никогда и нигде — с ней! Она все еще опасна, и не сдастся так просто, а дети беззащитны перед изощренным умом...»
— Приветствую, стражи! — Голос канцлера, в отличие от его внешности, не изменился — уверенный, глубокий, вызывающий желание довериться. Идеальный для политика.
— Канцлер.
Стражи синхронно кивнули. Приложив сжатую в кулак правую ладонь к груди. Орденская традиция, у канцлера имелся и военный титул.
— Вы узнали меня, не так ли? Представляться не надо.
Его взгляд остановился на Эдаме.
— Вы из Амирана?
— Да, канцлер.
— Эдам Вейховски. Я помню. Значит, вот... где мы вновь встретились. Собрали все ниточки воедино... — Мужчина словно рассуждал сам с собой, не нуждаясь в слушателях или собеседниках.
— Не все ниточки, еще нет.
— Но уже близко. И вот тут... — он постучал углом картонной папки, по поверхности стола, — недостающее. Да... Имена. А лица ты сам вспомнишь. Если я не ошибаюсь, то память у экранов Амирана фотографическая.
Рюск и Хаффнер, как один, посмотрели на Эдама. Тот неопределенно мотнул головой.
— К делу? — напомнил Рюск. Не до деликатности. Нюх прирожденной ищейки толкал вперед: разгадка близко, перед носом.
— Да, конечно. Извините за все это... представление. Я только хотел... Хм... попросить.
— Да?
— Во-первых, не разглашать. Сразу. До согласования общей линии.
Скоро выборы, понятно. Репутация превыше всего.
В политике по-другому не играют и приоритеты иные.
— А во-вторых?
— Проявить милосердие, когда будет шанс. К ней. В какой бы мере ни была она задействована в... этом.
— В убийствах, вы имеете в виду? — голос Рюска звучал одновременно и почтительно — и со сквозившими нотами презрения.
— Она моя сестра.
— Кто — она? — напрягся Эдам.
Информации о сестре канцлера, какой-либо его связи с Амираном не было. Не существовало в природе.
— Ирида. Настоятельница. Моя младшая сестренка... — произнес с расстановкой, с длинными паузами между словами. Те тянулись, как липкий, вязкий клей.
Уставший старик, не канцлер, глядел на них. Но наделенный всеми полномочиями и властью, которые не проигнорируешь.
Тишина давила гранитной плитой, никто не чувствовал себя вправе нарушить ее.
Канцлер сказал, он признался... и разделил время на «до» и «после» этого признания. Тишина — мост между двумя временными полюсами, который не так легко преодолеть.
Минута, две... И канцлер со стуком положил папку на стол.
— Не буду вас больше задерживать. И так пришлось подождать, пока я добрался сюда...
Вроде как в газетах писали, что канцлер у соседей, налаживает и укрепляет дипломатические связи.
Рюск не удержался, хмыкнул. Просьба канцлера — приказ. Он выше их орденского начальства.
Самый верх.
Вот так... приплыли.
Сестра... М-да.
— Мы сделаем все, что в наших силах, — пообещал, не вдаваясь в детали, Рюск.
— Однако от случайностей никто не застрахован, — перехватил фразу канцлер. — Я понимаю. Навестите ее. Я старался прекратить то ее безумие, как мог, переводил из одной тюрьмы в другую, менял сторожей, запрещал кому бы то ни было с ней говорить... Напрасно.
— Вы так уверены, что настоятельница Ирида причастна к убийствам Прожигателя?
— О, причастна или нет, для меня никогда не было вопросом. Я не знал — как?.. Как это ей удалось. Заперта, под стражей, она не выходила на свет белый более восемнадцати лет... Она умна. Куда умнее меня, как оказалось. Но безумна.
Он вышел быстрым шагом, не прощаясь. Дагмар тихо прикрыла за ним дверь и обернулась к оставшимся в комнате.
— Надеюсь, все понимают, что сказанное здесь, должно здесь же и остаться? — обвела стражей взглядом, острым, недобрым. Аккуратная блондинка с массивными очками на носу, архивариус и книжный червь, также оказалась не совсем той, кем представлялась окружающим. Или совсем не той.
— Мы увидим эти чертовы бумаги, наконец-то, или нет? — процедил доведенный до точки кипения «монах с Глухих гор» Рюск. Вода в чаше его спокойствия, даже кипя и бурля, не переливалась через край.
— У вас час.
Хлопнула дверь. Снаружи с негромким, но отчетливым щелчком опустился засов.
На окнах решетки, надежные, литые. За ними — закатное небо в тучах, окрашенных в грязно-алый.