Тени Асгарда

Что делает человека уязвимым? Страх, боль, одиночество и отчаяние, а равно и неуемный восторг. Когда затуманен разум и ослаблена воля, человека можно превратить в игрушку Тьмы.

Многое из того, о чем он говорил, было мне знакомо. Пара веков после Фрейда не прошла даром: психология глубоко проникла в тайны человеческой природы, и иногда она может быть не менее опасна, чем физика. Но все же мы никогда не признавали существования души, а тем более боялись думать о том, откуда она берется и куда уходит. Для него, напротив, все было ясно. Точнее, его вопросы и проблемы лежали дальше, за пределами нашего познания. Оставалось только верить.

Он сказал: «Костер горит. Искры гаснут во тьме…»

И еще он сказал: «Если я не смогу выйти из круга, пристрелите меня. Цельтесь в голову. Это лучшее, что вы сможете сделать, и да поможет вам Бог!»

Но он смог и вышел, скорее — выполз, стирая меловую линию.

Открыл синюшные глаза и улыбнулся мне:

— Вы принесли поесть? Я голоден, как волк.

Потом он жадно хлебал бульон и грыз сухари.

— Сколько времени я отсутствовал?

— Отсутствовал?

— Ну хорошо, был в трансе.

— Около двух часов.

— Надо же! Это рекорд.

— Вы, должно быть, потеряли много сил. Вам надо отдохнуть.

— Совсем наоборот. Поймите: я выиграл!

— Душу Троммеля?

— Нет. Игра шла на мою душу, и я выиграл себя. Открываются новые пути, новые возможности… Уже выиграв, я освободил Троммеля. Скоро я смогу освободить всех, кого вам удалось поймать, доктор. Это хорошая новость.

— А что, есть и плохая?

— Да. Меня должны убить.

— Боже мой, почему?!

— Я раскрыл себя. Теперь они знают, что у них здесь есть противник — не достаточно сильный, чтобы их победить, но способный сорвать им победу. Духовно уничтожить меня они не смогли, значит, попробуют сделать это физически. У них есть основания предполагать, что тогда я не смогу помешать их планам. Это логично.

— Но как они могут убить вас?

— Послав убийцу. Ведь они действуют руками своих слуг.

— Так же, как убили Сэма Кашина?

— Стальная Метла — слишком ценный агент, хотя возможно, пошлют и его. Поймите: я не боюсь физической смерти, мне жалко вас, живущих здесь. И в следующем воплощении мне придется иметь дело с более могущественным злом. Нет, это никуда не годится!

— Что вы собираетесь делать?

— Как это ни прискорбно, доктор, но я вынужден буду вас покинуть. Я становлюсь опасным соседом. Все более и более опасным…

19. Майкл Петрович

После смерти Кашина и этого злосчастного митинга у меня наступила жуткая депрессия. На работу ходил, как автомат, подписывал какие-то бумаги не глядя, пугал своим видом подчиненных. Знаю, они шептались за моей спиной, но мне было все равно. Все потеряло смысл.

Я стал тосковать по Земле, по России. Взыграла запоздалая ностальгия. Предательница память! Там, в прошлом, меня ждало не успокоение, а ловушка — моя несчастная любовь, как ни банально это прозвучит. Но соперником моим был не человек.

В нашей семье всегда с уважением относились к религии, но по-настоящему верующих людей среди нас не было. Должно быть, меня настигла расплата — или испытание. Сила земной любви проиграла иной, высшей силе. Попросту говоря, моя невеста ушла в монастырь и стала невестой Христовой. Я видел ее последний раз в черном одеянии и черном платке, скрывавшем ее чудные золотистые волосы. Ее лицо светилось каким-то неземным счастьем и вечным покоем. Она нашла свой путь, а я — нет.

Я так и не смог с этим смириться. С головой ушел в работу, а когда появилась возможность — улетел на Луну. Думал, что не будет здесь земных печалей, что утоплю я в заботах свою тоску. Вроде получалось до недавних пор. А теперь вдруг вспомнилось. Но кому это интересно?

Говорят, в те дни многих в городе мучили кошмары. Мне тоже приснился странный сон. Я говорю так потому, что именно он вывел меня из депрессии и заставил активно действовать. И хотя время было потеряно, кое-что сделать все же удалось.

Мне снился город, лежащий в руинах, и я двигался через него. Кое-где попадались надписи на немецком языке. Развалины не мешали моему движению: в этом мире я был призраком, и у меня была какая-то цель. Наконец, я увидел человека, одиноко сидящего на развалинах. Он был одет в солдатскую форму времен Последней Мировой и курил папиросы. Лицо его показалось мне знакомым. Он тоже увидел меня:

— Ну, здравствуй, сынок.

— Здравствуйте. А вы кто?

— Не узнаешь? Верно, забыл. Смирнов я, Иван Евсеевич, твой прапра… черт его знает, сколько раз, дедушка.

Теперь я вспомнил, где я его видел: сохранились старые фотографии, плоские и черно-белые. Иван Евсеевич погиб на войне, защищая нашу Родину.

— Что это за место?

— Берлин, туды его мать. Всю войну прошел, и перед самой Победой… В общем, убили меня. Так с тех пор и сижу здесь, курю. О вас думаю, о живых. Как ты, Петрович? Говорят, на Луну залез, большим начальником стал.

— Стал, — вздохнул я, присаживаясь рядом с ним. — Да видно, кончились мои светлые денечки.

— Что так?

— Обложили меня, батя. Со всех сторон. Кругом виноват.

— Э, завел! Давай-ка рассказывай, только все по-порядку. Глядишь, и придумаем что-нибудь.