Тени чёрного пламени

Стах пошел без вопросов, а вот альфовец еще какое-то время оглядывался через плечо, но я уже не обращал на это внимания. Снова присев возле тела, я отсоединил застежки шлема и срезал маску с его лица. Оскал высохшего черепа с остатками ткани приветствовал меня словно старого приятеля. Тело успело мумифицироваться, значит, прошло как минимум полгода или около того. Срезав с шеи мумии медальон с личным номером, я прочел то, чего, надеялся, не увижу. Это был лейтенант Никольский из конвойного взвода «Альфы», который пропал те же полгода тому назад, нашивки на комбезе это подтверждали. Шитые лейтенантские звезды. Эмблема отряда – круглый щит, в центре литера «А», по краю надпись: «Жизнь человека – высшее благо». В карманах разгрузки ничего особенного, так, всякие походные мелочи. Не было ни одной гранаты, хотя Андрей всегда носил с собой не менее четырех. Растяжек мы нигде не обнаружили, следов взрывов тоже. Значит, они могут быть в зданиях или у коллекторных колодцев. Я предупредил Стаха с Гуревичем, а сам пошел к сброшенному охранником второму трупу. Тут почти та же история, этот боец тоже их отряда, но лично мы не были знакомы. Его жетоны я тоже взял, а потом оба тела перенес в комнату сторожки и накрыл срезанной со стола клеенкой. Скверно, очень скверно все выходило.

Невольно вспомнились события семимесячной давности. Тогда я только-только начал заниматься спасательным бизнесом и, честно говоря, еще не полностью оправился от потери всего, что обрел в Зоне. Мы с Юрисом и случайными подельниками хватали один контракт за другим, в башне я практически не бывал. Но как-то в один из суматошных дней между сборами для очередного рейда я получил письмо от Крота, в свое время так помогшего нам с сектантами и их суперсолдатами. Из многословного и крайне неуклюжего послания я понял, что сапер наскочил на мину, которую не смог разглядеть: разразившийся кризис обанкротил его фирму по производству пиротехники, банки, как по заказу, отказались его кредитовать. И он просил о помощи. Денег я тогда перевел столько, сколько Крот попросил. А потом напрочь забыл об этом. Но спустя еще два месяца Григорьев вдруг объявился в «Приюте» собственной персоной. Он сидел в дальнем углу, за отдельным столиком и хитро щурился, глядя на экран телевизора, подвешенного к потолку у стойки. Едва завидев меня, эвенк приподнялся, и мы, не сговариваясь, крепко обнялись, когда я подошел ближе.

Говорить начал Иван, я же мог только молча удивляться, как он оказался в Зоне снова:

– Слышал про твою жену, командир… жаль ее. Прости, если бы знал, что так все повернется, остался бы до самого конца. Бараном себя чувствую. Ты так мне помог… По первому слову помог, а я…

Иван в искреннем порыве стиснул кулаки так, что скатерть на столе пошла волнами и все тарелки со снедью поехали в разные стороны. Стыдно это признавать, но о том, что я выслал ему денег, я вспомнил только теперь, когда он упомянул об этом. События первых месяцев после Исхода и сейчас помнятся фрагментарно, о чем впоследствии не раз еще пришлось пожалеть. Я махнул рукой, стараясь сделать более-менее беззаботное лицо:

– Брось, Иван! Это всего лишь деньги.

Лицо сапера неожиданно помрачнело еще больше, он замкнулся и вдруг высказал все, что произошло с ним за последнее время. Жена забрала детей и ушла к матери через месяц после того, как за долги описали городскую квартиру и дачный участок с недостроенным домом. Друзья и даже родственники перестали здороваться и вообще отвечать на звонки, словно бы вычеркнув из памяти того, кто устраивал их детей к себе на производство, также одалживал денег и дарил подарки ко всяким праздникам и юбилеям. А те, кто по-прежнему был рядом, ничем, кроме слов утешения, помочь не могли.

– Ты думаешь, я не пытался?! Да все перепробовал, все пороги оббил! Душу только в заклад дьяволу не предлагал. Кругом словно стена выросла, я говорю, а люди меня не понимают. Кивают, соглашаются… Зайдите завтра, через неделю!.. И тут я Город вспомнил. Как мы тогда в руинах валялись, тухлую воду пили из лужи, где еще дохлый «дух» валялся! Ты тогда сказал, что, если выживем, все круто будет. Что мы никогда в это говно больше не полезем!