Положение было не из приятных. Это наверняка хохлацкий конвой, а упомянутая Серым организация – это всем известная крыша американской военной разведки. Личность я в Зоне известная, поэтому, не привлекая к себе внимания, затесаться в толпу не получится. Но прямых столкновений у нас вроде бы не было. Открытой вражды между «Альфой» и сечевыми тоже нет. Но могут просто не взять, опасаясь засветить характер груза и кого-нибудь из своих.
На невысказанные возражения Серый ответил с удивительной прозорливостью:
– Если будешь готов через час, я смогу задержать выход обоза. Ведет конвой мой старый товарищ, с моей рекомендацией вас возьмут без лишних вопросов. До Развилки они вас подбросят.
Где-то внутри возникло ощущение, что запустился какой-то невидимый глазу таймер. Отсчитывающий мгновения до начала некоего важного события, он мерно щелкал, цифры стремились от ноля к шестидесяти. Иногда мы вынуждены просто следовать за обстоятельствами, подчиняясь ритму событий, не в силах оказать влияние на них. Поэтому я одобрил идею командира ополченцев замолвить за нас словечко перед водилой сечевых. Как поведут себя конкуренты альфовцев, увидев одного из своих противников в собственном обозе, оставалось только гадать.
Мы с Серым вышли из закусочной вместе и пошли по главной дороге в сторону КПП армейского фильтрационного пункта, через который в Зону попадали почти все, кто имел на то разрешение. После Исхода я несколько раз пользовался этим способом, чтобы съездить в Бреднянск. Само собой, делалось это по подложным документам, ибо в моих пометка о въезде на территорию особого чернобыльского района никогда не ставилась. Фальшивка была качественная. Но дальше единственного близкого к карантинной зоне городка их предъявлять не стоит. Украинский язык я знал очень плохо, поэтому сейчас и в прошлые визиты с охраной общался кто-то другой. Серый перебросился несколькими словами с дежурным офицером, и кривой шлагбаум пополз вверх, пропуская нас внутрь. По левой стороне дороги стояло восемь крытых фургонов, запряженных сытыми, ухоженными лошадками. В «державном» обозе все разительно отличалось от тех двух побитых повозок, на которых я почти что добрался к Кордону. Сами фургоны были трехосными, окрашенными в цифровой осенний камуфляж и изготовленными из каких-то легких материалов фабричным способом. На крыше каждого красовалась штыревая антенна связи, а два в середине колонны имели тарелки спутниковой связи. У головной повозки стояло трое сечевых, одетых в привычные уже «кондоры». Двое внимательно слушали высокого мужика средних лет с непокрытой головой. Короткая стрижка, седые светлые волосы и аккуратно подстриженная боцманская бородка. Кожа лица говорящего покрыта ровным, нездешним загаром, а в голубых внимательных глазах читалась тревожная сосредоточенность. Как только мы подошли, двое слушавших боцмана парней напряглись, и пожилой жестом велел им уйти. Скользнув безразличным взглядом по моей физиономии, он вдруг открыто и тепло улыбнулся, завидев Серого. Они обнялись как старые приятели, завязался какой-то свойский разговор, который из-за скудного знания языка я понимал с пятого на десятое. Серый время от времени указывал глазами на меня, и теплые нотки из голоса проводника сечевых мало-помалу испарились. Как я понял, водила не мог взять лишних людей без согласования с какой-то важной шишкой, и сейчас хохол виноватил приятеля за подставу. Но командир ополченцев что-то быстро заговорил, упомянув знакомое мне имя Тарас. Так звали того самого парня, которого мне довелось выручить почти год тому назад. Его схватили бандиты, а Серый попросил пацана вытащить. Дело обернулось круто, Тарас получил пулю в ногу, до деревни его пришлось буквально тащить. Не знаю, что было после, но хлопец клялся, что не забудет, и все такое. В тот момент я был слишком занят собственными ощущениями от новой обстановки, и чужие клятвы особо не волновали. Однако вот же тесен мир!
Боцман подошел ко мне и протянул узловатую, крепкую ладонь. Рукопожатие оказалось крепким, ощущения остались хорошие.
Проводник заговорил по-русски, с характерным легким акцентом:
– Добрый день, я Павел Мовчан. Спасибо за сына, Тарас говорил, кому обязан жизнью.
Я тоже представился, хотя при упоминании моей фамилии лицо сечевого слегка изменилось. Видимо, слава все-таки есть, и вряд ли это нечто лестное.
Но жизнь сына перевесила личную неприязнь, потому что Мовчан продолжил:
– Вражды меж нами нет, но… лучше будет, если вам двоим идти рядом со мной. В обозе идет отдельная группа, это ученые из какого-то германского института. Оборудование и охрана там своя, лучше не говорить с ними.
– Благодарю, что входите в наше положение. Накопилось много дел, а наш маршрут… намного длиннее.
В моих словах проводник почему-то услышал скрытый упрек, потому что помрачнел еще больше, но возразил:
– За свой мы платим, безопасность даром не дается.
Я постарался улыбнуться, но по тому, как еще больше напряглось лицо проводника, стало ясно, что добродушие изобразить не вышло.