— Ночь еще не кончилась, — ответил Бобби. — Раненых не менее тридцати, серьезные только здесь, так что человек пятнадцать, я не считал. Убитых десяток, может, больше, утром будет точная цифра. Какой же я дурак. — Бобби схватил себя за волосы руками, чьи ладони от старых порезов походили на древесную кору.
— Ты не виноват. Сегодня Джону не давались слова.
— Всегда кто-то виноват. Сегодня этот кто-то — я. Надо было разбить вас на группы хотя бы человека по три, но мой разум затуманил гнев, и остальным пришлось за это поплатиться.
Джон хотел что-то ответить, но понял, что лучше от его слов никому не станет, особенно учитывая, что сегодня он не склонен на красноречивые фразы. Еще он хотел спросить о мече, оставленном в переулке, но это казалось более чем неуместно в данный момент.
Бобби встал со стула и молча обошел остальных пациентов, все они спали под действием обезболивающих, и Джону очень хотелось оказаться на их месте.
Уходя, бармен обернулся к Джону:
— Я рад, что ты жив.
Джон очень не любил ранений, тем более серьезных, выводящих из игры. Все остальные могли убивать время сном, который, как говорят, ускоряет поправку, но Джон спать не мог. Он не спал даже на хирургическом столе, когда Бобби сдирал с него кожу и вырывал мышцы — по крайне мере, ощущения были именно такими. Да, обезболивающие снимали бо́льшую часть боли, но осознание происходящего никуда не девалось, даже под кайфом.
—
— Заткнись, — сквозь зубы процедил Джон.
—
— Предпочитаю разговаривать с реальными существами.
—
— Ты когда-нибудь заткнешься?
—
— Не искушай меня.
Джону пришлось проваляться в койке два дня, прежде чем он все же смог встать, пересилив боль в спине. Раны у Охотников заживают чуть быстрее, чем у обычных людей, но для того, кто никогда не спит, это словно целая вечность.
Бобби, придя очередной раз на осмотр раненых, предоставил неутешительный итог захлопывания ловушки недавней ночью: четырнадцать убитых, тринадцать серьезно раненых, один из которых и сам Джон. Пара человек вообще лишилась по одной руке, став калеками. Следующие две ночи мало кто рисковал выходить на улицы ночью, а если кто и появлялся, то только в большой компании. Они заявляли, что за все время так и не встретили ни одной Тени.
Джон вышел в зал под вечер, когда солнце еще не зашло за горизонт, но бар уже открылся: многим приходилось добираться издалека, хотя были и другие бары, а рисковать разгуливать ночью пока никто не желал.
За стойкой стоял Бобби, а перед ним сидело двое: Машери и Мультголова, попивающий свой любимый коньяк через трубочку.
— Ты бы еще отдохнул, — мягко сказал Бобби, заметив Джона, выходящего из дверного проема.
— Нет сил там больше лежать. — Джон кивком поприветствовал сидящих за стойкой. — Как дела? — спросил он.
— Хреново, — отозвалась Машери, и по ее голосу Джон понял, что это уже не та девушка, которая плакала по потере Тора. Мультголова кивнул, соглашаясь.
— Вы хотя бы не ранены.
— Зато другие ранены и убиты. Мы, блять, вышли на улицы мстить за нашего, а вместо этого лишились еще больше. Нас развели как лохов каких-то! — Она сильно ударила кулаком по стойке, за что получила неодобрительный взгляд бармена. Мультголова снова закивал, как болванчик, после чего допил через трубочку порцию коньяка и жестом попросил добавки.
Мультголова носил маску улыбающейся мультяшной мыши. Всегда. Никто не знал его имени, как и настоящей внешности. И еще он никогда не разговаривал. Некоторые считали, что он просто немой, а маска вообще приклеена к его лицу, другие уверяли, что из-за приклеенной маски он как раз и не разговаривает — рот, мол, тоже заклеен, не считая небольшого участка в центре губ, через который он ест и пьет посредством трубочки. Есть даже те, кто утверждает, что он вроде как очень известный человек, у которого узнаваемы и лицо, и голос, поэтому он скрывает их за маской и молчанием. Однако спрашивать об этом у него никто не желал рисковать — Мультголова славился взрывным нравом и злопамятностью, он мог ничего не предпринимать месяцами, а потом ударить в спину в самый неожиданный момент. Настоящий маньяк.
— Что говорят наверху? — поинтересовался Джон, принимая от Бобби стакан с виски.
— А что они должны говорить? Говорят быть осторожными и временно особо не рисковать почем зря, поэтому и заданий пока нет. Еще сказали… ну, не сказали, а тонко намекнули, что мы, мол, сами виноваты в случившемся, не надо было нам нестись на улицы с шашками наголо, никому ничего не сказав и не составив план.