Тени и зеркала (СИ)

Теперь Ривэн по много раз ежедневно передавал письма и записки лорда и других сановников, а также словесные послания; следил за передвижениями по дворцу и городу тех придворных, что стояли у лорда на плохом счету, и докладывал обо всём подозрительном; вытягивал сведения из слуг в якобы случайной болтовне… Как истинный Коготь, он был инструментом всезнания лорда — но и более опасным инструментом тоже. Первым по-настоящему серьёзным заданием, негласным посвящением стал перехват флакончика с бальзамом для придворного, чья мать была родом из Альсунга. Вместо бальзама во флаконе был яд — об этом позаботились местные фанатики, ненависть которых к Альсунгу была сильнее здравого смысла. Ривэн сделал всё как по нотам. Он не получил явной похвалы или хотя бы одобрения — но почувствовал, что прошёл испытание. Отношение к нему лорда и других Когтей резко потеплело.

Конечно, Ривэн понимал, что допущен пока лишь к жалкой верхушке местных тайн. Осторожно сближаясь с другими соратниками лорда, он постепенно составлял представление о подлинном размахе событий. По всей Дорелии без шума, но спешно проводились учения, подновлялись крепости и замковые укрепления, шёл внеочередной рекрутский набор (у Ривэна, которому рекрутские наборы больше не грозили, просто сердце радовалось). О предстоящей войне шёпотом спорили рыцари, оруженосцы и простые солдаты в энторских харчевнях, королевские гвардейцы и наёмники. Крестьяне, перепуганные слухами, запасали еду и несли пожертвования в храмы. Получая вести из Альсунга, лорд Заэру делался всё мрачнее; его пронзительные глаза окружили тени недосыпа, а сетка морщин на узком лице, казалось, стала ещё чаще. Ривэну с трудом верилось, что война интересует всех, кроме короля — однако это и было правдой.

Как и к военным делам, Ривэна ни разу не привлекли к ловле преступников — видимо, не верили, что старые привычки в нём так быстро умолкли. Честно говоря, Ривэн был не так уж и против: он совсем не жаждал личной встречи с кем-то из Гильдии, равно как и с фальшивомонетчиками, и с торговцами-шарлатанами.

К тому же один случай заставил его усомниться в том, действительно ли это так почётно и важно — исполнять долг Когтя в полном смысле… Однажды посреди ночи Ривэн встретил у входа во дворец этого замкнутого, холодного кезоррианца — Линтьеля. Всё в нём раздражало Ривэна: от начищенных ногтей на тонких пальцах до кудрявых вежливых фраз и слезливых песен. Впрочем, песни-то были красивы, но… Так или иначе, менестрель бежал откуда-то, запыхавшись, побледневший и измученный, и попросил Ривэна передать милорду, что он «сделал всё, как нужно». В глазах у него дрожал жестокий блеск, заставивший Ривэна вздрогнуть, а на смуглой щеке была кровь. Чужая кровь — брызгами.

Той ночью Ривэн долго не мог уснуть. Мысли о крови на щеке Линтьеля не отпускали его — и ещё о том, что руки менестреля служат лорду Заэру явно не только с лирой или флейтой. Кому принадлежала та кровь — обычному вроишке вроде него? Купцу-изменнику, как господин Телдок? А может, птице полёта повыше, одному из знатных врагов короля?… Кто знает.

Вообще же за недолгоую жизнь во дворце Ривэн в собственных глазах стал раза в полтора старше. Роскошь и блеск двора уже не ослепляли его: насмотревшись на лордов и леди вблизи, он пришёл к выводу, что они — такие же люди, ни больше ни меньше. Со своими страстями и страхами, с не лучшим здоровьем, алчные и не всегда умные, жадные и легкомысленные. Происхождение и богатство возвышало их над другими, но различий в сути оказалось до обидного мало: даже в знаниях Ривэн, кое-как обученный в сиротском приюте, мог легко превзойти многих из них. Их разговоры отдавали не меньшей пустотой, чем брань на рыночных площадях или в нищенских кварталах, и даже их подлости были мелкими.

Больше того — король, повелитель всех и вся, оказался усталым и тщеславным человеком, которого не интересует ничего, кроме собственных мечтаний да жирного белого кота. Раза три Ривэн удостоился видеть и королеву Элинор — суровую, некрасивую разряженную женщину с тяжёлой нижней челюстью. Их единственного сына, принца Ингена, он пока не встречал, но по дворцу бродили сплетни, что ребёнок не совсем в своём уме. Это, как и многое другое, Ривэн выудил у слуг, с которыми сблизился легко и непринуждённо. Ещё более легко и непринуждённо он сблизился со служанками, которые в болтовне с ним частенько забывали о своих обязанностях. В какие-то несколько дней Ривэн стал во дворце своим, пропитался его воздухом — и при встречах со стражниками из подземелий корчил им рожи, вызывая приступы хохота у Вилтора аи Мейго.

* * *

Именно с Вилтором они выходили из дворца вечером накануне королевского приёма. Толстяк шёл вразвалку, в увлечённом разговоре (точнее, монологе) забывая раскланиваться со встречными леди. Те, завидев его, брезгливо отворачивались.