Тени из прошлого

– Небось, как узнала, что я обезножил, так сразу перекинулась. Знаю я вашу кошачью натуру, – по-прежнему не выпускал Василий Люську из клешней своих лап.

– Да что ты, Васенька, – взывала к его совести Люська. – О чем ты говоришь? Ты же сам знаешь, он давно меня обхаживает. Но я ни разу не поддалась, за то теперь и страдаю, дура!

– Ну, ладно, ладно. Ты уж прости меня, Люсь, – уже винился перед Люськой Василий, понимая, что перегнул палку. – Ну, что поделаешь, такой уж я ревнивый. Но ты тоже хороша: крутишь-вертишь чего-то. Никакой правды от тебя не добьешься. Тут не знаешь, что и подумать. – Василий, наконец, отпустил Люську.

– Так тебя же, дурачок, жалею, знаю ведь, что с ума сойдешь, если узнаешь, что ко мне черномордый приходил, вот и выкручиваюсь, как могу – вздыхала Люська, вылизывая примятую шубку.

– Ты это, давай-ка, беги к котенку. Наверное, голодный уже…

Василий смотрел на нее, думая о чем-то своем.

– Вот что, Люсь, – решительно сказал он. – Пойдешь сейчас кружным путем.

– Да ну, Вась, так долго. Я лучше опять через третий цех. В крайнем случае, опять через крышу перелезу…

– Ты слушай, что я скажу. Пойдешь через седьмой цех. Там, за седьмым, помойка есть, ну, ты знаешь. Пойдешь к помойке… Только, смотри, близко не подходи, поняла? Издали покличешь Мурзилу Ивановича. Поняла?

– Ой, Вась, да боюсь я этой помойки. Там такие отморозки живут! Днем-то увидишь – испугаешься, а ты меня туда ночью посылаешь. Ты в своем уме? Дитя осиротить хочешь? В кои-то веки мне котеночка оставили…

– Не боись! Не сделает он тебе ничего, поняла? Как выйдет Мурзила к тебе, скажешь, что от меня пришла. Он тебя и не тронет. Только не забудь сказать, что это я послал тебя к нему.

– Вась, ты вообще соображаешь, куда меня посылаешь? На погибель! Может, не надо, а? Что ты еще придумал? – отговаривалась Люська.

– Что придумал, то не твоего кошачьего ума дело, тут мужские разборки начинаются. Скажешь этому Мурзиле Ивановичу, но только смотри, очень вежливо и культурно, чтобы все было. Не вздумай с ним огрызаться, или злить его, поняла? Ну вот, скажешь, что, мол, Василий из пятого цеха, попал в беду и очень просит, чтобы он забежал ко мне на минутку. И всех дел. Да не трясись ты, если бы не моя беда, разве я бы тебя туда послал? Я, если честно, и сам побаиваюсь за тебя. Но ведь ты же у меня умница. Ты справишься. Ну, ладно, давай, беги, а то время позднее, да и малец без тебя измаялся. Только будь осторожней. Да завтра приди обязательно, расскажи, как все обошлось, а то переживать буду.

Люська потерлась о Василия, нежно куснула его за ухо и убежала. Надо было торопиться. Молоко прибыло и казалось, что оно даже капает на снег, оставляя за Люськой сладкий, молочный след.

Место, куда послал Василий Люську, издавна пользовалось дурной славой. В темном углу за седьмым цехом была помойка, разгребаемая только к приезду какой-нибудь комиссии. Но так как в последнее время комиссий по заводам ходило все меньше и меньше, то уже давно никому не было до нее никакого дела. Помойка обрастала списанной мебелью, коробками, ящиками, старыми башмаками, рваной спецодеждой и разным другим заводским хламом. Там обитали кошачьи изгои – низшая каста, которую не допускали в цеха. Настоящие отморозки, которых остерегалось все заводское кошачье население. Вот в это сумрачное место и направилась Люська.

Забежав за седьмой цех, она с опаской, на полусогнутых лапах приблизилась к помойке. Совсем близко подойти побоялась, и издали, чтобы в любой момент можно было удрать, тоненьким, вежливым голосом замяукала:

– Мурзила Иванович! Мурзила Иванович! Будьте добреньки, выйдите на минуточку!

Минуты две все оставалось без движения. Над смрадом помойки зависла ночная тишина. Люська уже про себя вздохнула облегченно: «Наверное, нет тут никого. Так и скажу Василию. Была – никого не застала». Она уже было собралась бежать без оглядки из этого страшного места, как вдруг из-под кучи автомобильных покрышек выполз здоровенный, грязный и ободранный кот без одного уха и половины хвоста. Он весь был всклокоченный и такой замызганный, что невозможно было определить его окрас. За ним из мрака помоечных нагромождений, как тени, материализовались еще пять котов такого же жуткого вида. У Люськи при виде их шерсть встала дыбом и по телу побежали мурашки, заставляя все тело трястись, как в судорогах. А Мурзила Иванович, выползший первым, зевнул и не спеша, подошел к ней.

– Ух, ты, кто к нам пожаловал! – прохрипел он. – Ты что ли звала? Это как же такую кисулю к нашему берегу прибило?

– Я… Я… Я от Василия, – заикаясь от страха, промямлила Люська.

– От какого такого Василия? Не знаю я никакого Василия.

«Вот влипла, так влипла!», – невесело подумала Люська. Едва живая от ужаса, она тряслась, как в лихорадке, только что зубы не стучали. От Мурзилы Ивановича омерзительно несло помойкой, давно не лизанной шерстью, кровью и еще чем-то ужасно противным. Одноухая его рожа вблизи оказалась вся исполосованной шрамами. «Страсть-то какая!» – ужаснулась Люська.

– Василий, с пятого цеха, не помните?