Тени колоколов

Аввакум сначала зубами скрежетал, узнав об этом. Но когда поближе людей узнал, понял, что нарушение христианских обрядов не мешает сибирякам осваивать суровый край, пускать здесь крепкие корни. Русские хитры и в то же время сердцами открытые. Топором хоть церковь-барыню вырубят, хоть терем или лодку. И главное, без гордости этому и других учат. В гости ходят, сами за стол радушно приглашают. Ешь, пей, чего душа захочет, что перед тобой поставлено.

Вот пономарь Антон женат на остячке. Та ему каждый год по сыночку рожает. Все они читать умеют, научились добро собирать. Дом у них огромный, в пять горниц. Всё у них имеется. А когда иноверцы на них кидаются, то Антон уже не пономарь, а отличный стрелок. Через домовую бойницу выстрелит из пищали — рот не разевай, на тот свет отправит. Зла он ни на кого не держит, но и своего не отдаст. Раньше Антон с Петром Бекетовым для царя подати собирал, ходил на берега Селенги и Хилки ставить крепости. Теперь казак Бекетов полковник, а он, Антон Туляров, — голосистый пономарь. Псалмы поет, как соловей.

Задумался об этом Аввакум, а тут до его руки сынок Иван дотронулся.

— Батяня, почему апостол Павел столько мучений принял? Аввакум думал, думал и не нашел, что ответить. Хорошо, Марковна спасла.

— На то он апостол, сынок, — начала она сыну рассказывать. — Из города в город похаживая, об Отце Небесном добрые вести разносил, а тут Пилат услышал об этом и со своими продажными друзьями давай гоняться за ним. Добрые всегда изгои! Ай да Марковна, светлая головушка! Ничего не скажешь, славная жена ему попалась. Всем сердцем протопоп радовался, даже про бессовестного дьяка забыл. А жена взяла да напомнила:

— Петрович, тебе Струна новую Псалтырь подарил. Ее казак Третьяков привез из Москвы. Посмотри-ка, какая она красивая!

Из ящика стола вытащила книгу, улыбаясь, положила перед мужем. Глаза Аввакума словно дождевой пеленой покрылись. На Псалтыри, о которой и раньше он слышал, нарисован тремя перстами крестивший поп и внизу золотыми буквами написано: «С греческого перевел Арсений Грек».

— Ах, сатана Никон! Что с нашей верой сотворил! Иуда! — застонал протопоп.

Потом он до полуночи сидел над книгой, гусиным пером вычеркивая строки и проклиная весь свет. Иудей Арсений Грек, который русский язык знал так-сяк, с греческого так перевел псалмы — смысл их совсем непонятен. Ни души в них, ни ума…

Протопоп заснул только под утро, да и тогда на кровати метался, словно клопы его кусали. Рожденный русским, он всем существом слился с душой своего народа и теперь, как мог, защищал его.

* * *

Просвещенные люди в России сознавали, что страна во многом отстала от заграницы. По изданию книг и церковным обрядам греки, например, стояли выше русских. Москва не имела переводчиков с греческого. Притом Никон и царь свои книги считали «испорченными». Вот почему из Константинополя был приглашен архимандрит Бенедикт, который считался доктором богословия. И ошиблись: у Бенедикта документы были липовыми, и к тому же по-русски он даже говорить не умел!

Тогда богобоязненный Алексей Михайлович написал в Киев, который славился ученостью, и попросил оттуда прислать в Москву переводчика Дамаскина Птицкого. С ним приехал и иерей Епифаний Славенецкий, который не столько книги переводил, сколько крутился вокруг Никона.

Царский постельничий Федор Ртищев при церкви Федора Стратилата открыл училище, куда из Киево-Печерской лавры и из других монастырей Малороссии было собрано тридцать умных монахов.

Будущих переводчиков окрылил приезд из Иерусалима Патриарха Паисия. «Далеко видящим владыкой» Паисий назвал Никона ещё тогда, когда тот был архимандритом Новоспасского монастыря. И недаром этот хитрый иезуит и католик царю Алексею Михайловичу напишет: «Мне очень понравилась речь Никона. Он впередсмотрящий, искренен и крепко стоит за тебя». Понятно, Паисий и Никон вели разговор о церковных обрядах и о том, как устранить между ними разногласия. Греки и другие христиане крестились тремя перстами, русские — двумя. Эти и другие расхождения не пускали Москву на арену международной жизни. Никон и после, уже будучи Патриархом, встречался с Паисием, и оба пришли к одной мысли: надо идти по одному пути.

В Москве не все поверили Паисию. Однажды он с собой привез ученого-богослова Арсения. Вскоре его посадили в тюрьму Соловков. И если бы оттуда Никон не вытащил его, Арсением Греком он бы не стал.

Это он, Аввакум, первым из единомышленников восстал против Никона. За это Никон и отправил его в далекий Тобольск. И теперь дальше повезут, столько мучений и горя впереди! Ладно бы один был, а тут ещё дети малые — души невинные. Им-то за какие грехи страдать? Пока ещё Аввакум не знает, что там, в Даурии, он двоих малюток похоронит, а затем и самого заживо похоронят в земляной тюрьме, без света небесного станет жить и без верных друзей. Один-одинешенек, отвергнутый никоновским духовенством, он всё равно не сломается, и его голос услышит вся Россия. Но это потом…

* * *