Тени колоколов

Конечно, раскольники тормозили жизнь. Как и всегда бывает, топтание на одном месте надоедает. Человек о будущем думает, глядя в свой завтрашний день. Так вышло и с русской церковью. Ее надо было освободить от железных вериг. Для этой цели нужен был сильный человек. Таким Государь увидел Никона. И утвердил Патриархом. Он, Никон, хорошо понимал, что если с тела не смывать пот — лишаями обрастешь. Приблизить русские церковные обряды к ритуалам церквей других стран — вот он о чем думал. Эта политика, и в то же время, укрепление государства. Шагая в ногу со всеми, Россия почувствовала бы себя равной. И это дело у Никона вышло. Он поднял лежащий камень, под который и капли воды не попадало. Вначале царю он был нужен, и тот даже, как мог, помогал ему. А теперь зачем он, Никон, царю? Умные до той поры годятся, пока без них трудно. Теперь и Государь не четырнадцатилетний мальчик, которого возвели на трон, теперь он отец многих детей, знает, что такое война и как вести себя с другими государями. Время, как ни говори, многому научит. «Бог с ним, и я не холоп — в новом храме живу, где приволье и благодать…»

Он ещё долго предавался горестным размышлениям, пока наконец сон не сморил его.

Проснулся Никон от утренней свежести, проникшей с улицы в открытое окно. Встал со своего жесткого ложа, надел суконную поддевку поверх рясы и вышел из кельи.

Пригорок, на котором стоял монастырь, лес и уходящая вдаль лента реки — всё было залито утренним нежно-розовым светом. Солнце ещё не показалось из-за горизонта, но уже затопило округу красками зари.

Никон пошел к реке, пойма которой купалась в молочном тумане. Песчаная тропа вела его мимо зарослей черемухи, калины, бузины и шиповника. Во всякое время года здесь было красиво и покойно: ветер запутывался в густом непроходимом кустарнике, птицы здесь охотно вили гнезда, выводили потомство и пели дни и ночи напролет.

За Никоном на росной траве оставался темно-зеленый след. Но вот заливной луг кончился. Дальше — прибрежная песчаная полоса. Утопая в зыбучем белом песке, подошел к воде, прозрачной как слеза. Видно, как сбоку у затонувшей коряги резвятся мелкие рыбешки. Никон нагнулся, поднял камешек-голыш и бросил в реку. Водная поверхность успокоилась, снова стала гладкой. Рыбешки опять вернулись на свое место.

Никон поднял голову, взглянул на восток. Солнце показало ярко-розовый край. Первые его лучи брызнули по небосклону, зажгли пожар на куполах Вознесенского храма. Патриарх, затаив дыхание, долго стоял и смотрел на восход дневного светила, на божью красоту и на творения рук человеческих. Думы его стали возвышенными и торжественными. С лучами солнца в него влилась новая энергия. Она ожила и обогрела его уставшую душу. Никон распахнул рясу и пошел обратной дорогой в монастырь. Навстречу попался Промза.

— Святейший! Прости, что нарушаю твое уединение, но мне приказано найти тебя.

— Откуда знаешь, где я? Следил, что ли?

— Господи прости! Мне такое и в голову не придет! Просто я сам люблю сюда приходить. Рассвет здесь, на Истре, волшебный… — Лицо у Промзы стало мечтательно-глупым.

«Такой не соврет!» — усмехнулся мысленно Никон, глядя на художника. А вслух строго спросил:

— Кому я понадобился?

— Кто-то издалека к тебе, святейший, прибыл. Строгий, глазищи так и зыркают…

У монастырских ворот его ждал бородатый мужик лет тридцати. Невысокий ростом, коренастый. Одет в казацкое платье, на голове островерхая шапка. Узкие, широко расставленные глаза его смотрели пристально и строго. В бездонной черной глубине их таилось что-то опасное и загадочное. При появлении Никона он снял шапку и ждал, когда тот подойдет ближе.

Выдержав взгляд его глаз-колючек, Никон спросил миролюбиво:

— Откуда ты, добрый человек? И зачем я тебе понадобился?

Мужик поклонился и ответил с почтением:

— Издалека я к тебе добирался, Святейший. Много дорог прошел, чтобы поговорить. Не гони, вели выслушать…

Никон расспрашивать больше не стал. Показал рукой в сторону своей кельи:

— Пойдем поговорим, если от меня будет польза. — И первым шагнул к двухэтажному домику.

Внизу велел путнику обождать немного. Зашел в каморку переодеться. Ряса, в которой спал и ходил по росе, промокла и помялась. Вышел к гостю в темно-синей летней рясе, с расчесанной бородой. На груди сиял золотой крест на золотой цепи. Мужик смотрел на него с благоговением.

— Пойдем в трапезную, мил человек! Там пока пусто, и никто нашему разговору не помешает.

Незваный гость сел на лавку. Никон — напротив. В руках — четки. Теребя каменные бусинки пальцами, спросил:

— Так что тебя привело в Новый Иерусалим?

— Я казак донской. Степаном Тимофеевичем зовусь, пресвятой владыка. По прозвищу Разин.

Никон вдруг с молодой легкостью вскочил на ноги, добежал до двери и резко распахнул ее. Послышался глухой удар и звук падающего тела.

— У, вражьи дети! Пошел вон, гнида! — Это Никон крикнул в проем двери, а потом, плотно прикрыв ее, сказал уже казаку: — Видишь, как живу здесь? Везде «уши»… Сколько за мной сторожей приставлено — шагу не сделаешь…