Тени леса

Ночью Антахар убегает — вылезает через окно, когда девушка ложится спать. Оборачивается единственный раз, чтобы убедиться: ирр всё слышала, как и говорила совсем недавно. Ставни, которые до этого были распахнуты, закрыты. Возвращения Самриэля не ждут. Судя по всему, девушка ожидала, что он примет именно это решение. И если бы Антахар решил выбраться через дверь, та тоже оказалась бы незапертой.

Он бежит, чуть не спотыкаясь о выступающие корни деревьев. Бежит, чувствуя, как что-то сдавливает голову, пульсирует внутри, отчего двигаться всё труднее. Останавливается, лишь когда становится совсем темно, ведь раскидистые высокие кроны скрывают небо, не дают сиянию крошечных далеких огоньков проникнуть меж листвы. Тогда Самриэль находит себе место для ночлега. Он не собирается больше оставаться на голой земле. Ведь именно когда Антахар отдыхал, пытаясь согреться у костра, его и схватили. Он ищет место поукромнее, прислушивается к каждому шороху и верит, что сил добраться до сторожевых башен достаточно. А там он назовется своим прежним именем — впервые за долгое время.

Самриэль надеется, что на сей раз всё получится. Он молит о помощи, хотя бы самой малой, Светлую Деву Эйнри, которая дарит свет днем и покой — ночью.

Но она, кажется, не слышит.

Сейчас

Есть у бродячих музыкантов одна особенность: они появляются, когда нужно. Заходят в питейную, ставят инструмент на стул, стол или кладут подле. И кто-то из посетителей уж точно выкрикнет: «Самое время!», — и его тут же поддержат. Нарастает шум, звучит музыка, гремят удары кулаков о крепкое дерево и топают сами собой пустившиеся в пляс ноги. Конечно, и недовольных хватает, но не расслышишь их тихие голоса. Они или уходят, или, подхватив общее настроение, становятся частью огромной веселящейся толпы. А потому, пока стоит хоть одна таверна, пока жив хоть один ее завсегдатай, музыкант всегда будет приходить, когда нужно.

И вот, наступает очередной вечер. В дверь одного из подобных заведений заходит галлери

йка — черноволосая, черноглазая, бледная и, как водится, остроухая. Ничего необычного, за что взгляду можно уцепиться. Да и народу вокруг достаточно, едва лицо соседа упомнишь — так много их, лиц этих, повидаешь. Кто подсядет, кто мимо пройдет, кто заговорить попытается. Случается, что и вовсе в морду дадут. Без причин, так просто.

Галлерийка садится за стол ближе к центру — почему-то пустующий и одинокий. Поправляет лежащие в капюшоне волосы, которые больше напоминают гнездо, настолько спутались, и снимает через голову ремень. Рядом ложится музыкальный инструмент, похожий на вытесанное из дерева птичье крыло, с пятью тонкими струнами. Девушка ласково гладит его ладонью, щелкает когтистыми пальцами бок и ухмыляется. Она кажется чуть уставшей, рисунок на лбу стерся, краска на губах — свелась, а одна из ладоней перемотана куском ткани, оторванным, видимо, от плаща, — черным и грязным.

Девушка поднимается с места, собирается скинуть с себя тяжелую, мешающую хламиду и в этот момент слышит, как тонко, жалобно звенит струна.

Дзинь!

Ухо недовольно дергается. Галлерийка скалится, обнажая клыки — четыре белых острых клинка, готовых вот-вот вонзиться в руку того, кто коснулся инструмента.

Дзинь! Дзинь!

Когда она хлопает ладонью по столу, кто-то рядом начинает тихо и жалобно скулить. Кто-то маленький, невзрачный, чью светловолосую макушку галлерийка видит, только опустив голову. Остроухий мальчик, отбившийся от невесть где ходящей матери, в свою очередь поднимает большие карие глазищи, в которых отражается пламя, громко шмыгает носом и вновь тянется, точно не его пытались одернуть. Он не отводит взгляда, только клонится в сторону, иначе ведь до струн не достанешь. А они издают такой забавный звук, когда подцепляешь пальцами, тянешь наверх и резко отпускаешь. И внутри, в круглом отверстии размером с кулачок малыша, что-то дребезжит.

— Эй-эй-эй! Руки прочь от инструмента! — возмущается галлерийка, хмуря брови.

Она засучивает рукава, хватает мальчишку за ворот и оттаскивает. Он трепыхается, точно зверек подбитый, пытается вырваться, но не удается: галлерийка вцепилась крепко. И даже пинок не помогает. Девушка лишь качает головой, давая понять, что подобное на нее не действует.

— Кто пустил сюда малька? — Она пытается поднять мальчишку повыше и тут же слышит прорывающийся через окружающий шум возглас:

— Дэвин!

Навстречу бежит растрепанная крупная женщина в перепачканном переднике. Каким-то чудом она не задевает как столы, так и тех, кто за ними сидит. А следом несутся, едва не путаясь в своих ногах, дети — остроухие, щекастые и похожие один на другого. И что они делают в заведении, куда приходят выпить и повеселиться люди старшего возраста? Их же затопчут. Затопчут и не заметят.

Галлерийка тяжело вздыхает и разжимает пальцы, а освободившийся мальчуган, подскочив, несется навстречу братьям и сестрам.

— Держала бы их отсюда подальше, мамаша.