Тени на стене

Но эта версия имела несколько уязвимых мест. Начать хотя бы с того, что если подполковник поставил перед собой цель скомпрометировать Локтева и убрать его с дороги, то эта история не стоила выеденного яйца. А ему, Петрухину, чертовски хотелось, чтобы подполковник Белых оказался если не матерым врагом, то хотя бы его пособником. Преступления на почве ревности Петрухина не интересовали.

Нет, надо было попытаться сложить другую картинку…

И Петрухин, расхаживая по кабинету военпреда, которого он выдворил из–за стола и на место которого уселся с видом хозяина, стал придумывать новый ход. Был он тугодум и морщил лоб с такой силой, что лицо его кривилось.

Подполковник же продолжал молчать. На этот раз он молчал потому, что Анна Сергеевна Локтева ему действительно нравилась. Поздняя любовь?.. Можете говорить все, что вам угодно. Он был счастлив, когда находился возле нее и мог слышать ее голос. Но никакая сила не могла его заставить признаться в этом. Он любил тихо, нежно, не надеясь на взаимность и даже… не желая ее. Это была его одинокая радость, его тайна, которую он тщательно берег. Ни одним словом, ни одним поступком он не запятнал своей дружбы с Локтевым, которого искренне уважал. Да и Анна Сергеевна… Она была к нему ласкова, добра. Как же он мог оболгать и запачкать ее доброе имя?.. Эти люди были ему дороги. Он хотел, чтобы они всегда были счастливы. И они должны были быть счастливы. Даже теперь. Поэтому, если судьбе угодно, чтобы кто–нибудь пострадал, то пусть этим пострадавшим окажется он, Белых.

Впервые мысль о самоубийстве показалась этому большому одинокому человеку не только возможной, но и желанной. А тут еще майор Петрухин спросил, есть ли у него огнестрельное оружие.

— Есть, — ответил Белых. — Пистолет «ТТ».

— Что ж, на этом сегодня закончим, — сказал Петрухин, — Надеюсь, вам не надо повторять, что этот разговор не подлежит разглашению? В противном случае вам придется отвечать по статье…

Он назвал соответствующую статью уголовного кодекса, взял у подполковника расписку о неразглашении тайны и принялся складывать бумаги.

Петрухин, признаться, не был доволен результатами допроса и не скрывал своего разочарования. Он чувствовал, что не сможет закончить дело. Подполковник Белых ожесточился, а в таком состоянии люди упрямы. Но затяжка не входила в расчеты Петрухина. Он слыл опытным оперативным работником (по крайней мере так ему казалось) и стремился добиться успеха любой ценой. А он, оказывается, не продвинулся ни на шаг…

И тут его осенило.

— Приятно было побеседовать с вами, Кузьма Васильевич, — сказал он. — Надеюсь, мы еще продолжим наш разговор. У нас для этого будет достаточно времени. И Анну Сергеевну пригласим. Что, не рады?

Он многозначительно усмехнулся.

Но Белых, смотревший себе под ноги, не смог оценить многозначительности его усмешки.

— А пистолет, между прочим, у вас совсем новый, — продолжал Петрухин, возвращая подполковнику оружие. — Он заряжен? Тогда осторожнее…

И он направился к двери. Понял ли его подполковник Белых? Надо думать, что понял. Ведь у него были такие дикие глаза…

Оставшись в одиночестве, Белых шумно вздохнул. Потом он подошел к окну и рывком распахнул его. За голыми деревьями черно дымили трубы завода. Слышно было, как тяжко ухает металл. Из ворот механосборочного цеха медленно, переваливаясь, выползал неуклюжий танк.

Завод!.. Белых знал и любил его. Знал? Странно, что он подумал о себе в прошедшем времени… Не потому ли, что слова майора Петрухина не шли у него из головы? На письменном столе лежал пистолет. Только на днях Кузьма Васильевич смазал его и протер. Пистолет был на предохранителе. Как это у Чехова? Если на стене висит ружье, то оно должно выстрелить… А может, и не у Чехова? Но об этом он где–то читал…

Белых торопливо запер дверь на ключ и, вернувшись к столу, рванул ворот кителя. Потом подумал, что надо закрыть окно, и подошел к нему. Было одиннадцать часов семнадцать минут утра…

Глава седьмая

Из–за громоздкого письменного стола, стоявшего на львиных лапах, поднялся ухоженный краснощекий крепыш из тех, про которых говорят, что они ладно скроены и крепко сшиты. Был он в плотной коверкотовой гимнастерке полувоенного образца с мягким отложным воротником и в ослепительно–белых фетровых бурках, обшитых тонкими полосками желтой кожи. Заложив пальцы левой руки за широкий кожаный ремень, простроченный замысловатым узором, крепыш лодочкой протянул Мещеряку свою пухлую ручку.

— Пузин, кадровик.

Так вот он каков, этот заместитель директора завода по кадрам Иван Степанович Пузин, человек, облеченный властью казнить и миловать. Впрочем, не столько даже облеченный ею, сколько присвоивший себе право вершить судьбы многих сотен людей!.. Хотя он и отрекомендовался кадровиком, ото вовсе не значило, что Пузин сызмальства связан с заводом. В это понятие заместитель директора вкладывал иной смысл. Оно должно было означать, что Пузин ведает кадрами или, как он сам выражался, «сидит на кадрах».