Тени над Гудзоном

А произошло вот что: Лиза, его бывшая жена, ушедшая от него в тысяча девятьсот тридцать восьмом году к нацисту, приехала в Америку. Она привезла с собой их дочку Митци, семнадцатилетнюю девушку. Нацист погиб на русском фронте в бою под Белгородом в августе сорок третьего года. Доктор Марголин помог Лизе и Митци приехать сюда. Ему пришлось пережить тяжелый внутренний конфликт. Он не спал ночами. В те недели, когда доктор Марголин боролся с собой, решая, посылать им вызов в Америку или нет, он даже употреблял опиум. Однако в итоге сделал то, чего сам от себя не ожидал. Он сам бы не поверил, что способен на такое. Если бы ему рассказали, что нечто подобное сделал какой-то другой человек, он решил бы, что тот мерзавец, нелюдь, гнусный тип. Доктор Марголин тосковал по Митци, которая была его плотью и кровью. Лизу он тоже не мог забыть. Она писала ему письма, полные мольбы, любви, тоски. Судя по этим письмам, к этому шагу ее подталкивали родители, которые были тогда еще живы. Сам Ганс (тот нацист) якобы угрожал Лизе, что если она откажется с ним жить, то доктора Марголина отправят в Дахау. Лиза клялась в своих письмах, что никогда не любила этого Ганса, что он был ей противен. За неполный год, который она жила с ним, пока его не отправили на фронт, у нее не было ни одного счастливого дня. Их дочь Митци, которая была тогда еще ребенком, ненавидела его, она никогда не переставала говорить о своем папе. В школе, куда отправили девочку, узнали, что ее отец — еврей, поэтому Лизе пришлось поклясться, что настоящим отцом девочки был ариец, Ганс. «Какая страшная, какая ужасная ложь!» — писала по этому поводу Лиза.

Не только Лиза писала доктору Марголину длинные письма, но и Митци буквально засыпала отца письмами. В качестве подтверждения того, что она не забывала его в течение всех прошедших лет, Митци переслала отцу по почте те открытки, которые он когда-то посылал ей, когда она была на летней даче, рисунки, которые он для нее рисовал, фотографии, на которых он стоял рядом с ней. Все это должно было послужить свидетельством того, что она, его дочь, никогда не забывала своего отца и сохранила все эти вещи, которые напоминали о нем. Так адвокат готовится к защите, используя каждое обстоятельство, способное смягчить наказание или опровергнуть выдвинутые обвинения. Таким образом, Лиза и Митци постоянно поставляли Соломону Марголину материалы и документы, которые должны были доказать их привязанность к нему. Однако доктор Марголин знал то, что он знал, и помнил то, что он помнил. А бесстрастные, сухие факты состояли в том, что Лиза ушла от него, чтобы жить с гитлеровцем, а Митци посещала школу, в которой ее учили, что евреи — хуже клопов и клещей, и распевали «Хорста Весселя».[321] Если бы тот нацист Ганс не погиб на Восточном фронте и если бы Гитлер был жив и здоров, то он, Соломон Марголин, никогда бы не получил никаких весточек ни от Лизы, ни от Митци. И еще кое-что: он сам был близок к тому, чтобы застрять в Европе и быть сожженным или задушенным газами где-нибудь в Майданеке или в Треблинке. В течение какого-то время Лиза и Митци даже не знали, что он жив…

Соломон Марголин десятки раз принимал решение не отвечать на их письма и не иметь с ними никаких дел — ни с матерью, ни с дочерью. Однако поступил он прямо противоположным образом. Было время, когда он хотел привезти в Америку только свою дочь, но Митци не захотела ехать без матери. Кончилось это тем, что он послал приглашения им обеим, послал он им и денег на расходы. Они приехали в Америку этой весной. Лиза хотела сразу же въехать в его квартиру, но Соломон Марголин предпочел снять для них квартиру на Первой авеню,[322] рядом с Ист-ривер. Лиза, державшая в Берлине первоклассный модный салон, здесь тоже сразу же нашла себе работу. Она хорошо говорила по-английски. Французский язык она тоже знала. Митци начала учиться в Вассар-колледже.[323] Как ни странно, но отчасти именно из-за Бориса Маковера Соломон Марголин держал все это дело в секрете. У него не было в Нью-Йорке близких друзей. Со своими земляками он связей не поддерживал. Все те люди, которых Соломон Марголин знал в своих родных местах еще сорок пять лет назад или даже больше, уже умерли. Правда, у него была пара дальних родственников, но они жили вне Нью-Йорка. Кто мог давать ему советы? Кого он интересовал? Но Борис Маковер знал Лизу, помнил Митци, был в курсе всех тайн. Если бы Борис Маковер узнал, что он принял обратно Лизу («эту нацистку», как он ее называл), то не пожелал бы больше слышать его имени. Избегал бы его, как прокаженного. У Маковера появились бы о нем такие мысли, по поводу которых Соломон Марголин испытывал мистический страх. Не потому ли, что вопросы Маковера фактически были теми же, которые Марголин задавал себе сам?..