Тени над Гудзоном

Анна открыла глаза. Ее разбудило солнце. Окно выходило на восток. Огненный шар поднялся из Ист-Ривер и наподобие некой небесной лампы осветил спальню. Небритое лицо Станислава Лурье стало пурпурным. При этом вокруг опущенных век по-прежнему лежали тени. Полноватые губы выглядели опухшими. Он напоминал Анне убитого. Казалось, губы Станислава Лурье безмолвно вопрошают: «Что я такого сделал? За что на меня обрушилось это наказание?»

Картины на стенах осветились и запылали, отражая солнечные лучи. Казалось, только сейчас акварельные краски обрели тот смысл, который вкладывал в них художник. Запахло и восходом, и заходом солнца одновременно, словно восход и заход совпали по времени в это зимнее утро… Анна проспала только три часа, но, несмотря на это, встала отдохнувшей, с прояснившейся головой. Она помнила все: вопли Станислава Лурье, что он никогда и ни за что на свете не даст ей развода, даже в обмен на все золото, которое хранится у дяди Сэма в Форт-Ноксе. Она прекрасно помнила все речи и предостережения отца. Он позвонил своему ребе в Вильямсбург и после этого предложил Анне выбрать одну из двух возможностей: либо она уходит от мужа к этому Грейну, и тогда он, ее отец, сразу же переводит ей некую сумму, но лишает ее наследства и перестанет считать ее своей дочерью, либо она поклянется Пятикнижием и прахом покойной матери, что отныне больше не будет иметь с Грейном никаких контактов. Борис Маковер вынул незаполненный чек, подписал его и протянул ей: «Впиши какую угодно сумму!..» Он бегал по дому, держался за голову и кричал:

— Перед тобой два пути: либо отец, богатство и место в раю в придачу, либо ты будешь гнить где-нибудь на Бауэри…[71] Попомни мои слова!..

И Борис Маковер показал на левую половину груди, туда, где было сердце. Анна знала, что волнение для отца — это смертельный яд. У него было давление выше двухсот. В Гаване с ним уже случился сердечный приступ.

Да, Анна дала ему клятву. Она бросилась к отцу, обливая его слезами, целовала ему руки и говорила:

— Папа, ты для меня дороже всего на свете!..

— Дочь, ты еще будешь меня благодарить! — разрыдался Борис Маковер хриплым мужским плачем. Он заперся в ванной комнате, и Анна долго слышала доносившиеся оттуда всхлипывания и кашель. Он открыл кран и пустил воду, чтобы скрыть свои мучительные стоны.

Было уже два часа ночи, когда отец наконец распрощался и ушел. Только тогда Станислав Лурье начал устраивать ей скандал. Итог всех его претензий и грозных речей был таков, что на этот раз он простит ее. Но отныне больше не пустит этого Грейна на порог их дома. В гневе он схватил рубашку и разорвал ее на две половины. Он топал ногами, орал, как буйно помешанный, бил пепельницы и стаканы, попадавшиеся ему под руки. Еще хуже его ругани было примирение с мужем. Его гнев перешел в вожделение. Он гонялся за Анной, и она едва не сломала ногу. Но в последнее мгновение его оставили мужские силы. Он произносил безумные речи и пытался выпить яд. У него заболело сердце, и она, Анна, была уже готова вызвать «скорую помощь».

Ночь прошла как кошмар. Однако три часа сна, казалось, затянули ее душевные раны. Анна села на кровати. Одежда Станислава Лурье была в беспорядке разбросана по ковру. На горячей батарее жарился мужской ботинок. Ее вещи тоже валялись как попало. Комната выглядела как поле после битвы. Теперь солнце залило все пурпуром. Казалось, что с галстука Станислава Лурье стекает струйка крови. Анна встала с кровати и тихо прошла в гостиную. Здесь еще было сумеречно. Она ступала среди черепков и осколков стекла. Ночью, видимо, шел снег, потому что Лексингтон-авеню лежала укутанная белым. Даже проносящиеся по ней двадцать четыре часа в сутки грузовики еще не успели запачкать снежное покрывало. Голубоватый, словно в полночь, снег лежал толстым слоем на каждой крыше, на каждом балконе, на каждой пожарной лестнице.

Все магазины были закрыты. Не было видно ни одного прохожего. Анна стояла у окна в ночной рубашке, в разрезе которой была видна верхняя половина груди. Здесь, правда, никто не мог ее увидеть. Разве что Бог, тот самый Бог, из-за которого она должна отказаться от Грейна и остаться со Станиславом Лурье…