Тени над озером

Невидящими глазами она смотрела на полки с детской литературой. Почему она решила купить роман Зейна, она и сама не знала, – вероятно, из раскаяния, как жест примирения, чтобы извиниться и попросить Зейна подписать книгу. Порадуется ли он этому? Или оскорбится?

С холодным изумлением она внезапно поняла, что смотрит на экземпляр собственной последней книги, «Мой дружок единорог», выставленной на полке. Келли побледнела. Да, ее книга стояла здесь – уцененная наполовину, среди десятков других детских книг. Келли взяла книжку, растерявшись от неожиданного открытия.

Она повернулась к продавцу, который выписывал ей счет.

– А что вы можете сказать мне об этой книге? – спросила она, показывая ему обложку с надписью «Мой дружок единорог».

– Мало что, – заявил продавец, бегло взглянув на книгу. – По крайней мере я слышал, что это безвредное чтиво.

– Безвредное? – переспросила Келли, чувствуя, как зазвенел ее голос. – Что вы имеете в виду?

– Именно то, что она безвредна, – отрезал продавец. – Слабая книга. Слишком гладко написана. Не книга, а ванильный пудинг.

Кровь прилила к щекам Келли. Она положила книгу на прилавок рядом с романом Зейна и с вызовом произнесла:

– Ее я тоже беру.

Келли не был нужен еще один экземпляр собственной книги, но она хотела спасти ее от насмешек этого угловатого, желчного человека.

Она вышла из магазина, прижимая к себе хрустящий бумажный пакет, чувствуя под ним две твердые обложки – частицу души Зейна и своей собственной. То, что их души вряд ли могут оказаться более близкими, чем теперь, наполнило Келли странной грустью.

Возвращаясь к дому Джимми, Келли с раздражением обнаружила, что еще в одном из соседних домов появился обитатель. Этот дом был самым большим и наиболее причудливо разукрашенным на озере и напоминал швейцарское шале, каким-то образом очутившееся в Арканзасе.

Сверкающий «линкольн-континенталь» стоял на лужайке возле шале. У берега виднелся прицеп для лодки, а сама лодка – большая и совсем новенькая – покачивалась у отдельного причала.

Из шале доносилась музыка – классическая, но чересчур громкая; над спокойной гладью озера разносилось пронзительное оперное сопрано. Келли сжала зубы и выбралась из машины, прижимая к себе пакет с книгами.

– Келли, милочка! – пропела со своего крыльца Мэвис Прюэр. – Как дела? Я сейчас приду и представлю вам доктора Хардести. Он приехал сразу же после вашего отъезда.

Келли разглядела фигуру Мэвис на тенистом крыльце. Женщина с энтузиазмом махала ей рукой, и Келли тоже махнула в ответ, изо всех сил изображая радостное воодушевление.

– Вы еще побудете дома? – крикнула Мэвис, стараясь перекричать музыку. – Никуда не сбежите вместе со своим другом?

У Келли мучительно сжалась грудь.

– Я буду здесь.

Времени хватило только на то, чтобы убрать покупки, переодеться и приласкать Полли-Энн, приветствовавшую хозяйку с восторгом, которого обычно удостаивается вернувшаяся домой армия-победительница.

И тут постучала Мэвис. Келли, облаченная в белую рубашку и белые шорты, поспешила открыть дверь, подхватив собаку на руки, чтобы та от радости не опрокинула гостью. Полли-Энн уже заранее подергивала хвостом.

– У меня много работы, – произнесла Келли, – но буду рада, если вы зайдете на минуту.

– Нет, нет! – запротестовала Мэвис. – Мы не зайдем. Доктор Хардести еще распаковывает вещи, а я занялась стряпней. Вероятно, приду попозже угостить вас.

Глаза Мэвис заговорщицки вспыхнули, а на губах появилась смущенная кокетливая гримаска.

– А вот это, – с многозначительным кивком произнесла она, – доктор Терри Хардести. Доктор Хардести, знакомьтесь, это Келли Кординер, племянница Джимми из Кливленда.

Через дорогие очки в тонкой оправе на Келли смотрели внимательные карие глаза. Терри Хардести оказался худощавым мужчиной, ростом повыше Келли, с подстриженными по последней моде темными волосами. Вероятно, ему было уже под сорок.

На нем была новенькая, накрахмаленная голубая рубашка, заправленная в такие же новенькие белые шорты, а загар выглядел так, как будто доктор целую неделю провел в салоне красоты. В целом он производил впечатление вечно довольного собой человека.

– Приветствую вас, – сияя, произнес Хардести.

На его гладком лице, с блестящими за стеклами очков глазами и впалыми щеками, выделялись хорошо ухоженные тонкие усики. Всем своим видом доктор почему-то напомнил Келли тщательно одетого и хорошо воспитанного хорька.

– Рада познакомиться с вами. – Келли не удалось изобразить восторг и искреннюю радость. Не выходя за порог она протянула новому знакомому руку. Ладонь доктора оказалась влажной.

– Это я рад встрече с вами, – возразил Хардести, все еще улыбаясь и не выпуская ее руку. – Мэвис говорит, что вы учительница и писательница. У нас много общего – я, видите ли, психолог.

Келли сочла такое объяснение несколько туманным. Она с облегчением освободила руку из его влажных и цепких пальцев.

– Это у вас играет музыка? – спросила Келли. Голос певицы по-прежнему сотрясал прозрачный воздух.

– Хорошей музыки никогда не бывает слишком много, – с усмешкой отозвался Терри Хардести.