Тени надежд

Замуж ее выдали поздно, в двадцать два года, и Клеопатра уже успела записать себя в старые девы. Она прекрасно знала, что ей предстоит в первую брачную ночь, но, засидевшись в девках, понапридумывала себе всяких глупых страхов, усиленных потрясением от зрелища окровавленного отца в праздничных одеждах и с венком на голове. Результат – Александр, посмотрев на бледную, сжавшуюся в комочек молодую жену, даже не перешагнул через талам[14]. Он не пришел и на следующий день, и через день. Он так и не прикоснулся к ней, до самого отъезда, почти не появляясь в гинекее. Да, она понимала, всем сейчас уж точно не до ее переживаний. Муж большую часть времени проводил с братом, который устранял препятствия со своего пути к трону. Он старший сын царя, его любит войско, успевшее убедиться в выдающих способностях наследника Филиппа. Кто оспорит его права? А людей, между тем, все равно убили много. Что старик, что младенец – всяк опасен сыну Филиппа...

Мир Клеопатры, и без того маленький, сжался до размеров одной единственной комнаты. Казалось, все забыли о ней, даже мать. Последнее совсем не огорчало.

Наконец наступил день отъезда. Короткое прощание. Поцелуй в лоб от брата. Она украдкой глянула на его руки. Руки, как руки. Чистые.

"Чти своего мужа и подари ему наследника", – это уже мать. Голосом можно гвозди заколачивать...

Ну что, сбыли девку с рук? И ладно.

Все случилось уже здесь, в Додоне. Может она просто устала бояться, но не зря ведь "отчаяться" – означает еще и "решиться". Так или иначе, но тогда, в мятущемся полумраке спальни, освещаемой десятком свечей, распуская на плечах завязки длинного, до пят, белоснежного хитона, она вызвала в памяти образ смеющейся амазонки Кинаны. Сестра скакала верхом, одетая лишь в эксомиду с распущенным поясом. Летящая на ветру ткань, крылья за спиной, даже не пытающиеся скрыть то, что под ними, заставляли расширяться от изумления глаза случайных свидетелей этой бешеной скачки, а кое у кого в середине тела разбегалась кровь. Клеопатра улыбнулась и как под ледяной водопад бесстрашно шагнула, переступив через упавшую на пол одежду. Александр тоже улыбнулся, расстегивая пояс, и тогда она поняла, что не боится больше ничего. Совсем-совсем.

Александр старше на двенадцать лет, он вступил в пору расцвета зрелости. Как там сказано у Солона?

"Всякий в седмице четвертой уже достигает расцвета

Силы телесной, и в ней доблести явствует знак.

В пятую – время подумать о браке желанном мужчине,

Чтобы свой род продолжать в ряде цветущих детей"[15].

Как раз, пятая седмица Александру. Ну, а что с голой женщиной на ложе делать, он еще в третью узнал.

Сильные руки подхватили Клеопатру, закружили по комнате, срывая свечное пламя. А что потом было, о том мужчине прилюдно говорить не следует. Хоть и знают все, но одно дело прелести да умения флейтисток обсуждать, а другое – законной жены. Что же до Клеопатры – опытный и терпеливый муж любые оковы с души снимет. Что рабыни нашептали, все забыла наперво, но едва руки мужнины ласково по коже заскользили, и вспоминать не пришлось. Сама всему научилась.

И потянулись дни счастья, о каком даже мечтать нельзя. Одно плохо, как ни прислушивалась к себе Клеопатра, сердце заставляя замереть, а все впустую. Не зарождалась жизнь. Год прошел, Александр хмурится начал. Говорили ему: "Так бывает". Конечно, бывает. Все знают. Нет в том ничего странного, на все богов воля. Но беспокойно на душе. А потом, в один прекрасный день...

"Непраздна я".

Как он пировал на радостях! Слуги под руки до ложа довели, ноги царя уже не держали, а язык и вовсе одеревенел. Клеопатра лишь снисходительно посмеялась.

Потянулись дни томительного ожидания. Царицу холили, лелеяли, пылинки сдували. И вдруг молния среди нетронутой синевы: брат мертв...

Что бы с ней могло статься, если бы они были близки, как настоящие брат с сестрой? Впору было бы сразу за две жизни беспокоиться начать. А так, метнулись пальцы к губам, расширились глаза, да сухими остались. Александр и без того заботой окружил, а тут и вовсе одну ни на минуту не оставлял.

Вскоре ожидание разрешилось младенческим криком. Мальчик, Неоптолем, в честь деда названный, родился здоровым. Весь мир для Клеопатры убрался в тень, а его место занял сын. И все было бы хорошо, если бы в Додону не пожаловала, злющая на всё и вся, мать.

После гибели сына, единственного боготворимого ею и, как она думала, любимого человека, Олимпиада, не поладив с Антипатром, приехала в Эпир к дочери и брату. Для Клеопатры настали черные времена. Хорошо вдалеке быть храброй, продумывать дерзкие ответы. При встрече с матерью, у молодой царицы подкосились ноги. Она так и не смогла ни в чем возразить, сбивчивое лепетание застревало в горле под пристальным властным взглядом. И вот результат: сын, больше жизни любимый, обожаемый мальчик, плачет у нее на руках...