Тени надежд

Во-вторых, Милет пребывает в осаде уже второй месяц, Одноглазый, по донесениям лазутчиков, не испытывает недостатка в пропитании для растущего войска и не стремиться губить его в плохо подготовленных штурмах, строя огромное количество машин. Местные яваны оказывают ему безоговорочную поддержку, а персы вынуждены во множестве оставлять свои дома, опасаясь за жизнь. Даже если Милет продержится до весны, Автофрадат не сможет выйти в море для нанесения удара по тылам Одноглазого. Ведь это означает немедленное падение ослабленного города. Даже удивительно, что он еще не сдался, учитывая, как много в нем жителей, разделяющих свободолюбивые устремления своих братьев-ионийцев, уже сбросивших персидское ярмо.

Наконец, в-третьих, Мифрену уже больше десяти дней доносят со всей округи, что дороги Лидии заполонили всадники, собирающие толпы народа в многолюдных селах и призывающих к великому восстанию против персов. Дескать, грядет уже победоносный освободитель Антигон, поднимающий покоренные народы на борьбу. Эллины-ионийцы поднялись, теперь Лидии черед. Двести лет страна изнывает под гнетом владык Парсы, пора уже сбросить ярмо.

"Вспомните лидийцы печальную участь царя вашего, Креза, заживо сожженного персами!"

Ну, Креза-то, конечно, не сожгли. Смилостивился Куруш-завоеватель. Да яваны, пламя смуты раздувающие, никому об этом задуматься не дают, знай себе, зверства персов перечисляют. А у местных купцов, да знати, что от старинных лидийских семейств род свой исчисляют, взгляд стал какой-то, подозрительно задумчивый.

Все видел Мифрен, все замечал и оттого потерял покой и сон. Внезапно неудобно стало ему на любимой подушке.

Новое войско шахиншаха не придет раньше весны. Хшатра, держава Ахеменидов, велика и необъятна. Чтобы собрать силу, способную сбросить яванов в море, придется немало потрудиться.

Что же делать?

Хитроглазый явана, предложил Мифрену встретиться. Что же, узнать мысли врага, отобедав с ним – не преступление. Воевать Сарды, имея полторы тысячи воинов... На что он надеется? Явно не на мечи и копья, а значит, стоит поговорить. Глупец тот, кто, имея уши, не желает слышать.

– Воистину, почтеннейший, тебе следует быть осторожным! Боги завистливы, а сей великолепный стол способен, пожалуй, с легкостью посрамить пир олимпийцев, вкушающих лишь нектар с амброзией! Пусть их вкус недоступен смертным, зато твое изобилие и разнообразие бессмертным и не снилось!

Мифрен, вежливо кивая каждому слову Лагида, не преминул возразить:

– Пресветлый Михр и Ахура Мазда не обидятся, а боги яванов, полагаю, не обращают свой взор на края, где им не приносят жертв.

– Но ты же сам только что рассказывал мне, как прошлым летом молния ударила в то место, где некогда стоял дворец Креза. Разве это не знамение, ниспосланное громовержцем? Тучегонитель сам выбрал место для храма и указал его. А ты говоришь, не обращают взор...

Мифрен продолжал кивать и улыбаться, перебирая четки.

– Попробуй вот этого фазана, уважаемый. Клянусь, ты мигом позабудешь все свои прежние восторги.

– М-м! Твой повар, почтенный Мифрен – величайший из искусников в своем ремесле. Я никогда прежде не услаждал свой желудок столь изысканным опсоном!

– Да, это так. Мне остается лишь опасаться, что самому шахиншаху станет о нем известно. Боюсь, в этом случае мне придется уступить Великому и, хотя я уверен, что он щедро вознаградит меня взамен, мне нелегко будет расстаться с моим поваром. Он обошелся мне в целый талант и, я ни дня не сожалел о потраченных деньгах.

Фархад спрятал улыбку в густую барашковую бороду и не стал уточнять, что этого повара, принадлежавшего Спифридату, Мифрен присвоил, прослышав о гибели шахраба при Гранике.

Казначей и начальник гарнизона уже второй час вели с яваном пространные беседы, вкушая изысканные блюда, и рассуждая на теологические темы, в которых предавались сравнению схожих черт и различий Аполлона и Митры. Обоим персам до смерти хотелось перейти к делам, но, следуя впитанной с молоком матери вежливости гостеприимцев, они из последних сил сдерживали свое раздражение, наблюдая, как Птолемей беспечно уплетает за обе щеки очередного фазана.

Он, что, поесть сюда приехал?

Сказать, что македонянин удивил их – не сказать ничего. Птолемей с необычайной легкостью согласился нанести визит Мифрену в одиночестве, оставив всех своих воинов за стенами города и даже не взяв оружия. Подобное поведение вынуждало персов ломать голову – кто перед ними? Непроходимый дурак? Сомнительно, что такой мог бы начальствовать над войском. Убить македонянина представлялось делом не сложнее щелчка пальцами, но Мифрену, почему-то вовсе не хотелось совершать необратимые поступки, последствия которых сложно просчитать. Он слышал краем уха, как рабы-виночерпии, еле слышно перешептываясь и с опаской поглядывая на богато разодетого явана, обронили слово – "Вэрэтрагна[19]". А вдруг и правда? Вдруг, перед ним действительно сидит воинственный бог, который ничего на свете не боится и в любую крепость входит безо всякого войска, распахивая ее ворота ударом ноги?